«Самое замечательное, что мы можем приобрести посредством старых писем, это увидеть себя непосредственно находящимся в обстоятельствах, которые прошли и которые не вернутся. Это не реляция, не рассказ, не уже продуманный загодя доклад; мы обретаем ясный взор на то время, мы позволяем влиять на себя, словно от сердца к сердцу». Эта замечательная ценность сохранившейся в целостности переписки, как об этом говорил Гете, становится тем больше, чем труднее представить нам то время. Именно таковым для родившихся позже, несмотря на относительную хронологическую близость, является без сомнения запутанный период немецкой истории в этом столетии непосредственно до времени после второй мировой войны. Раны, которые были нанесены особенно в этом промежутке времени, до сих пор не зажили. Как раз именно поэтому данное время вызывает такое любопытство касательно того, чья повседневность скрывается под традиционными стереотипами представлений о современной истории, которые в Федеративной республике до сих пор, кажется, облегчают уход за открытыми ранами. Особое значение в этой связи имеет фигура Эрнста Юнгера, который прошел через это трудновообразимое прошлое как деятельная личность и внимательный наблюдатель. Значение и роль Юнгера с конца первой мировой войны остаются сейчас, как и раньше, бесспорными, благодаря чему он вновь представляет особенный интерес. Поэтому в плане ясного взгляда на прошлое и настоящее Юнгеру можно быть признательным, что еще при жизни он дал добро на публикацию писем из обширного фонда своей корреспонденции: после 1975 года была опубликована переписка между Альфредом Кубе и Эрнстом Юнгером, а затем осенью 1997 года переписка со вторым другом, художником и писателем из Кальве, Рудольфом Шлихтером. Эта переписка началась к сожалению только в 1935 году и окончилась со смертью Шлихтера в 1955. Мюнхенский литературовед Дирк Хайсерер, уже давно занимающийся Шлихтером, заботливо редактировал публикуемые письма, дополнил их другими, поясняющими письмами, местами снабдил издание комментариями и приложением, где отображены некоторые из упомянутых в письмах графики и картины.

Кто был Рудольф Шлихтер для Юнгера и Юнгер для Шлихтера? Альфред Кубе писал в марте 1943 года Юнгеру о впечатлении, которое Шлихтер произвел на него во время  первой короткой встречи обоих друзей ранней весной 1942 года: «Мы говорили так, как будто знали друг друга уже давно и Ваш друг подарил мне в честь знакомства два тома своей автобиографии – какая яркая жизнь, достойная интереса – и я понимаю, что Шлихтер является Вам более знакомым, как самый опасный и одновременно несущий спасение человек!» Переписка Шлихтера с Юнгером подтверждает данную под впечатлением оценку этой дружбы, которая зародилась еще в Берлине двадцатых годов, пережила однопартийную диктатуру национал-социалистов, сохранилась в одном из новых немецких государств и в 1951 году стала окончательно одним из немногих случаев, когда Эрнст Юнгер завязывал тесные отношения. К знакомству Шлихтера и Юнгера подвели разнообразные события в личной, общественной и духовной жизни, что было типично для поздней Веймарской республики.

С тех пор как Гельмут Летхен прежде всего в своей путеводной работе показал яркое структурное сходство в интеллектуальных дискурсах идеологически враждебных лагерей в Веймарской республике, повсюду обнаруживается «жуткое сходство», проявляющееся весьма отчеливо. И все же даже при поверхностном взгляде было уже давно ясно, что в первой немецкой республике политические противники того уровня, к которому принадлежал Юнгер, общались друг с другом. Итак, существовала достойная упоминания открытая культура диалога, которую можно выводить не только из принципиального нонконформизма действующих лиц. Как Шлихтер, так и Юнгер были такими действующими лицами на сцене, образуемой этой пронизанной чувством любопытства культуры диалога. В лице Шлихтера Юнгер нашел одного из типичных посредников на встречах и в отношениях людей с противоположных сторон баррикад, благодаря чему и, например, Эрнст Никиш как «загородник» и «странник» постоянно перемещался из одного политического лагеря в другой, не теряя при этом своих старых дружеских связей. Прежде всего в среде подобных личностей Юнгер встречался и знакомился со своими идеологическими антиподами, такими как Эрих Мюэзам или Бертольд Брехт.

Рудольф Шлихтер родился 6 декабря 1890 года. Его отцом был садовник, католик по вероисповеданию, но жила семья в проникнутом духом протестантского пиетизма маленьком городке Кальв, в швабском Наголдтале. После детства, проведенного в нужде, и работы на фабрике в качестве маляра в Пфорцхайме, откуда он сбежал, когда его побил начальник, он посещал с 1907 года ремесленную школу в Штутгарте, а в 1910 году поступил в Великогерцогскую Баденскую Академию изящных искусств. Здесь, восстав против устоявшихся буржуазных представлений о ценностях, он постепенно превратился в художника, который считал себя в долгу перед современными ему богемными идеалами. После только одного короткого перерыва, когда он находился на Западном фронте в качестве военного водителя, в дальнейшем Шлихтер оставался в Карлсруэ, где непосредственно после войны  занимался творчеством как один из основателей группы художников «Рих» - названной так по имени коня героя Карла Мая Карабен Немси. Члены этой группы считали ее филиалом берлинской «Ноябрьской группы». С переездом в Берлин в 1919 году Шлихтер стал членом этой тамошней «Ноябрьской группы» и также вступил в КПГ. На первой международной выставке дадаистов выставленное им произведение, подвешенное к потолку чучело солдата с головой свиньи, вызвало скандал и обвинение в оскорблении рейхсвера против него, Гросца, Виланда Херцфельде, Джона Хартфилда и Отто Бурхарда. После своего разрыва с «Ноябрьской группой» в 1922 году Шлихтер принял участие в создании «Красной группы», бывшей объединением художников-коммунистов, и выполнял в ней функции секретаря. Вскоре он снискал себе значительную известность как деятельный художник. «Его иллюстрации появлялись в изданиях «Арбайтер-Иллюстрирте-Цайтунг», «Роте Фане», «Дер Кнюпель», «Уленшпигель», «Дер Гегнер», «Хроник дес Фашизмус» и «Дер Квершнит». Соответственно, круг его друзей и знакомых включал Брехта, Штернберга, Деблина и Гросца вплоть до Цукмайера, с которым он познакомился еще в Карлсруэ.

На рубеже 1928 и 1929 годов, когда Шлихтер познакомился со своей будущей женой Шпиди, он стал склоняться в сторону католицизма. Новые знакомства, которые он завязал в ходе этого обращения, были с людьми из лагеря, противостоящего его прежним политическим позициям. Это были среди прочих Эрнст фон Заломон и как раз братья Юнгеры, с которыми он познакомился в это время в Берлине. Эта «смена позиций» - так восприняли это старые друзья Шлихтера – проистекала из поиска им твердой почвы, все же после разрыва им старых связей художник не мог отыскать удовлетворяющей его новой среды ни среди богемы, ни на леворадикальной политической сцене. В пользу этого предположения говорит то, что с переворотом в своей душе он связал план автобиографической «Исповеди» с подведением итогов своей жизни, которую он намеревался издать в трех томах. В обоих вышедших томах Шлихтер демонстрирует лишенную иллюзий и временами печальную картину испытанных им в детстве, в подростковом возрасте и в юности переживаний на фоне окружающего его общества до 1914 года, при этом с позиций новообретенной католической веры он без прикрас описывает свои собственные метания, связанные с фиксацией сексуального влечения на сестре вплоть до попыток выступить в качестве сутенера, свою фетишистскую манию, эксперименты по удушению и прочие фантазии, связанные с насилием. Одновременно он представляет взгляд на тогдашнее время, включающий почти все элементы консервативной критики цивилизации и во многом сложившийся без сомнения под влиянием его встречи с Эрнстом Юнгером, когда он, например, объяснял: «Хотя я сам сильно погружен в нездоровый либеральный дух эпохи, я не мог даже себе представить, что найду достойными восхищения столь поносимые традиции прусской армии».

Решающее значение для взаимного сближения Шлихтера и Юнгера имели тогда в меньшей степени высказываемые взгляды, нежели чем, напротив, просто критерий, «принадлежишь ли ты к редкому виду духовно чистых людей», как Карл Краус, чью книгу «Последние дни человечества» Шлихтер выслал своему другу Юнгеру позднее, летом 1937 года, с такой же рекомендацией.

В марте 1930 года Шлихтер сообщил своему живущему в Кальве другу-художнику Курту Вайнхольду, что он «много общался с так называемыми новыми националистами, особенно с Эрнстом Юнгером», называя их «удивительно порядочными людьми». С присущей ему резкостью художник сделал ударение на том, что «среди левых я никогда не находил такую ясность мышления, как там. За исключением рабочих, бывших членами КПГ, но не среди наполовину левых дерьмовых интеллектуалов».

Уже в 1932 году, еще до того, как Гитлер и его соратники из НСДАП легальным путем – а не национал-революционные путчисты Юнгера – пришли к власти, Рудольф Шлихтер уехал в Швабию, в католический город Роттенбург, бывший резиденцией епископа, а Юнгер последовал его примеру в 1933 году, удалившись в Гослар, расположенный в Нижней Саксонии. С этим расставанием настало время испытания для дружбы между Шлихтером и Юнгером: либо такая «недвусмысленная степень», которую Шлихтер хотел обнаружить у своих новых друзей вокруг Юнгера, ограничится далеко распростертой сферой «вызывающего интерес» и «благородного» образа мышления, что не будет иметь последствий, либо проявится в рискованном поведении, что неудивительно в исключительных обстоятельствах общественной жизни. В Германии, этой «Срединной стране», как многозначно называл ее Шлихтер, это зачастую являлось следствием прикладной гражданской Sozialethik. Запреты на профессии, проводимое бюрократическими и насильственными средствами, изгнание из «национал-социалистической общности», наконец, также социальный контроль и доносительство в рамках «общественно полезного» надзора за соседями – все это Шлихтер вскоре узнал на своей собственной шкуре, и все же в неотложных обстоятельствах он всегда мог положиться на своего друга Эрнста Юнгера. Тот оставался ему верным, охотно писал положительные отзывы и доказывал свою «недвусмысленную степень», испытывая явное презрение со стороны общественного мнения. Сначала автобиографии Шлихтера «Упрямая плоть» и «Глиняные ноги» назвали «самовыпячиванием, наполненным сексуальными перверсиями», а затем у него вообще стали отрицать «наличие склонности к творческой профессии».

В начале 1938 года он временно был исключен из Имперской палаты изящных искусств, а в конце того же года провел три месяца под следствием, так как в Штутгарте соседи донесли на него из-за его «ненационал-социалистического образа жизни», и это «преступление» в январе 1939 года рассматривалось судом. С просьбы Шлихтера высказать свое положительное мнение о его «склонности» к творчеству 9 июня 1935 года началась его переписка с Юнгером. Юнгер тотчас же занял решительную позицию против находящегося на переднем фоне буржуазного национал-социализма: «Я прочел эти книги, и я нахожу, что хотя половая сфера представляется здесь с большой степенью свободы и даже озорства, в них нет ничего собственно возмутительного. Конечно, я не был удивлен, столкнувшись с запретами, так как здесь открыто ведется речь об атаке на буржуазный мир и на признанную в этом мире мораль, и Вы должны считаться с тем, что Вы находитесь там, где все еще царит буржуа, и эта сфера вовсе не малая, когда смотришь на нее как на врага.