В своей книге Эвола пытается показать, как «от природы» традиционный человек, осознающий внутреннюю реальность, которая превосходит индивидуальный опыт, может не только выжить в анти-традиционной атмосфере современного мира, но еще и использовать ее в своих собственных духовных целях, согласно известной китайской метафоре: если человек, оседлавший тигра, не позволит себя сбросить, то возьмет над ним верх.

Тигр, в понимании Эволы, представляет растворяющую и деструктивную силу, приходящую в движение в конце каждого космического цикла. Поэтому, как утверждает автор, бесполезно поддерживать формы и структуры уже отыгравшей свое цивилизации; единственное, что требуется, это довести отрицание до конца, так, чтобы, за счет сознательной перегруппировки, она бы скатилась не в пустоту, но в «новое чистое пространство, которое могло бы стать предпосылкой для новой творческой активности».

Мир, который следует отрицать постольку, поскольку он обречен на уничтожение, - это прежде всего «материалистическая и буржуазная цивилизация», которая сама означает отрицание предшествующего и превосходящего ее мира. Здесь мы согласимся с автором, но сразу же отметим, что он не делает различий между формами, свойственными самой этой «буржуазной» цивилизации, и наследию сакрального, которое выжило внутри нее и вопреки ей. Равным образом он готовит ту же судьбу, что и для цивилизации в целом, для всего того, что еще сохранилось в цивилизациях Востока, и тем самым также не проводит различий между социальной структурой и духовным содержанием. Мы вернемся к этому позже.

В начале же рассмотрим другой аспект данной работы, с которым мы согласимся практически безоговорочно. Это критика, зачастую бесподобная, автором различных течений современной мысли. Эвола не позволяет себе ввязаться в философские дискуссии, т.к. современная философия – уже давно не «наука об истине»; она даже не претендует на это. Он рассматривает е как симптом, как ментальное отражение экзистенциальной ситуации, в которой доминирует чувство отчаяния: поскольку отрицается трансцендентное измерение, остается лишь тупик; не существует больше выхода из порочного круга, где рациональные элементы брошены на произвол самих себя; все, что остается, это описание своего собственного поражения. В качестве исходного пункта своего анализа автор выбирает «философию» Ницше, в которой распознает предчувствие трансцендентной реальности, поскольку там имела место попытка выйти за пределы рационального порядка – попытка, обреченная на неудачу из-за отсутствия духовной доктрины и дисциплины.

Таким же образом автор исследует основания современной науки (…) Не менее обстоятельны и заметки автора о социальной структуре и искусстве в современном мире. Тем не менее, мы должны оговориться относительно тезиса о «порабощении сил отрицания» применительно к современному миру.

(…) Автор забывает, что символ не есть объективно соответствующая просто чему-либо форма, но форма, соответствующая духовной цели или интеллектуальной сути; в некоторых традиционных искусствах совпадение между практическим и духовным предназначением вызвано тем, что в данном случае одно не противоречит другому, чего нельзя сказать о машинах, которые никак не могут быть рассмотрены в отрыве от контекста десакрализованного мира. Фактически, то, что воплощает машина, - это то, чем она по сути и является, т.е. определенный вызов космическому и божественному мироустройству; она может состоять из «объективно» геометрических элементов вроде кругов и квадратов, но в своем взаимодействии – точнее, не-взаимодействии - с космической средой она транслирует не «платоническую идею», но «свертывание сознания», мошенничество и подтасовку. Конечно, существуют некоторые пограничные случаи, наподобие машин, которые могут использоваться как традиционные инструменты, или сегодняшние суда, которые по форме соответствуют движению воды и ветра, но это – всего лишь частичное соответствие, которое не противоречит сказанному. Что касается «функциональной» архитектуры, включая современную урбанистическую, она может называться «средством» только если признавать за «средство» и саму цель. Но любая архитектурная форма соответствует той или иной концепции жизни и человека; и Эвола сам же и критикует социальные программы, имеющие отношение к современной архитектуре.

Верно, что не существует форм, полностью лишенных связей с архетипом; но данное правило здесь не применимо по следующей причине: чтобы форма стала символом, необходимо поместить ее в определенный иерархический порядок относительно человека. Чтобы быть предельно точными, выделим три аспекта символизма вещей: первый - простое существование формы, в этом смысле каждая вещь проявляет свой небесный исток; второй – значение формы, ее интеллектуальная интерпретация либо в рамках заданной системы, либо самой по себе через интерпретацию ее сути и прототипа; третий – духовная эффективность символа, что предполагает его использование в психическом и ритуальном соответствии с той или иной традицией.

Мы подчеркнули этот момент потому, что Юлиус Эвола отказывается признавать решающее значение приверженности какой-либо традиции, признавая при этом возможность спонтанного или нерегулярного духовного развития, под руководством в некотором роде нерожденного инстинкта, который можно актуализировать через принятие кризиса нынешнего мира в качестве освободительного катарсиса. Для Эволы, это практически единственная перспектива, которой может воспользоваться «дифференцированный человек» в наше время, т.к. приверженность религии, согласно Эволе, означает интеграцию в более или менее упадническую коллективную среду, а возможность регулярной инициации исключена.

«(…) Сегодня, даже Восток не может предложить ничего, кроме «режима остатков»; фактически приходится признать это, как только сталкиваешься с духовным уровнем тех азиатов, кто экспортирует свою восточную мудрость и распространяет ее среди нас».

Данный аргумент совершенно нелогичен: если указанные азиаты действительно представляют восточные традиции, будут ли они распространяться о них? Но если Эвола и прав в своих суждениях относительно традиционных структур как человеческих групп, его видению вещей все равно свойственна серьезная ошибка, т.к. насколько долго традиция сохраняет нетронутыми свои сущностные формы, она продолжает являться гарантом духовных влияний – или божественной благодати – чье воздействие несомненно превосходит силы человека. Мы знаем, что существуют методы, подобно Дзену, основанные на «силе самости» и отличающиеся, следовательно, от методов, основанных на «силе инаковости», т.е. обращения к Благодати; но ни то, ни другое не существует вне формальных рамок той или иной традиции. Например, Дзен, дающий, возможно, наиболее поразительные примеры не-формальной духовности, целиком и по сути признает наличие сакральных форм. Формы преодолеваются не за счет того, что их следует отвергнуть с самого начала, но путем интеграции их в супра-формальное.

Более того, Эвола сам определяет посредническую функцию формы, когда говорит о роли духовного «типа», который он противопоставляет индивиду или «личности» в профаном и современном смысле (…) Автор верно отмечает, что духовный тип помещен в рамки традиции, но, однако, это не заставляет его считать, что «типическая» - или сверх-индивидуальная – природа свойственна всем сакральным формам, без сомнения, по причине того, что им не принимается во внимание то, что монотеистические религии называют Откровением. Нелогично признавать «трансцендентное измерение» существа – иными словами, эффективное со-участие человеческого интеллекта и Божественного Интеллекта – не признавая Откровения, т.е. проявления этого Интеллекта или Духа в объективных формах. Существуют строгие отношения между супра-формальной, свободной и недетерминированной природой Духа и его спонтанным – «инспирированным Небесами» - выражением в по необходимости детерминированных и неизменных формах. По своему происхождению сакральные формы служат инструментами духовных влияний, т.е. возможностей бесконечного, и тем самым нельзя говорить о традиции, где сохранилась одна только форма – дух которой покинул ее, как душа покидает тело: смерть традиции всегда начинается с изменения ее сущностной формы.

Согласно пророчествам, сакральное пристанище интегральной традиции останется до конца цикла; это значит, что всегда здесь или там найдется открытая дверью Для человека, способного выбраться из своей раковины и движимого искренней волей, ни упадок окружающего мира, ни принадлежность определенной людской среде не составят непреодолимого препятствия.

Вернемся к заголовку книги Эволы: максима, что тот, кто не хочет быть разорванным тигром на куски, должен его оседлать, очевидно несет тантрический смысл. Тигр, тем самым, представляет образ полной страсти силы, которую следует приручить. Можно задаться вопросом, действительно ли в этой метафоре имеется ввиду духовный человек в его отношении к деструктивным тенденциям современного мира: отметим, во первых, что не все, что угодно, можно назвать «тигром»; за рассмотренными Эволой формами и тенденциями мы не увидим ни природной и органической силы, ни распространяющую красоту и силу шакти; духовный человек может воспользоваться раджасом, он должен отвергнуть тамас; наконец, есть формы, несоответствующие внутренней природе духовного человека и духовным ритмам. На самом деле, не частичные, искусственные и гибридные характеристики современного мира могут служить духовной поддержкой, но то, что в этом мире существует от начала времен.