гл.   VI Г-жа Блаватская и Соловьев

Возвратившись в Европу, г-жа Блаватская поселилась в Вурцбурге, там произошли события, заслуживающие нашего внимания. Г-жа Блаватская пригласила Соловьева провести у нее некоторое время, обещая ему поделиться всеми своими знаниями и показать ему столько феноменов, сколько он захотел бы (1), но Соловьев не доверял ей, ведь всякий раз, когда Блаватская пыталась сделать что-нибудь, ее уличали в явном обмане, и это было тем более легко, что она пользовалась помощью одного только Баваджи, который сопровождал ее в путешествии, также как д-р Гартманн и некая мисс Флинес. В сентябре 1885 года Баваджи, будучи проездом в Париже, заявил г-же Эмили де Морсье, бывшей тогда секретарем парижского отделения и вскоре после этого ушедшей из Общества, что «г-жа Блаватская, зная, что она сможет завоевать г-на Соловьева, только прибегнув к оккультизму, постоянно обещает ему посвятить его в новые тайны», и также что она иногда просит: «Но что мне вам еще сказать? Баваджи, спасите меня, найдите какой-нибудь выход, я не могу больше ничего придумать». Г-жа де Морсье записала эти откровения и чуть позже переслала их под своей подписью Соловьеву, сам же он, в свою очередь, в 1892 году опубликовал рассказ обо всем, что он видел, также как и письма г-жи Блаватской и устные откровения, которые она ему сделала, в статьях, которые затем были собраны в один том и переведены на английский д-ром Лефом под заглавием «Современная жрица Изиды»; этот перевод вышел под эгидой Общества психических исследований.

Однажды Соловьев застал Баваджи погруженным в гипнотическое состояние и с трудом пишущим что-то на русском языке, который он совершенно не знал; это было якобы послание, продиктованное «махатмой», но, к несчастью, в него прокралась грубая ошибка: из-за пропуска нескольких букв, фраза «Счастливы те, кто верует» превратилась в «Счастливы те, кто обманывает» (2). Видя это, г-жа Блаватская пришла в настоящую ярость и заявила, что Баваджи стал игрушкой «элементала» (3). В другой раз нечаянный промах г-жи Блаватской открыл Соловьеву секрет «астрального колокольчика»: «Однажды, когда послышался звон ее знаменитого серебряного колокольчика, внезапно на паркет возле нее упал некий предмет. Я поспешил его подобрать. Оказалось, что это была маленькая серебряная монета искусной чеканки. Елена Петровна тотчас же поменяла выражение лица и выхватила предмет из рук. Я многозначительно кашлянул и перевел разговор на другую тему» (4). На другой день Соловьев обнаружил в выдвижном столе пачку китайских конвертов, точно таких же, в каких были обычно запечатаны мнимые письма «учителей» (5).

В конце концов Соловьев заявил, что г-же Блаватской пора заканчивать эту комедию, и что он давным-давно убедился в поддельном характере ее феноменов; но, чтобы спровоцировать ее на открытость, он добавил: «Та роль, которую Вы играете, позволяет Вам увлекать за собой простодушных, заинтересовывать ученых, основывать общества в отдаленных землях, основать движение, такое как это! Почему меня влечет к вам помимо моего желания? За всю мою жизнь я не встречал такой необычной женщины, как Вы, и я уверен, что никогда не встречу другую такую же. Да, Елена Петровна, я восхищаюсь Вами как по-настоящему сильной личностью». Г-жа Блаватская, купившись на эту лесть, ответила: «Мы встретились совершенно не напрасно … Олькотт полезен на своем месте, но вообще он похож на осла (sic). Сколько раз он меня бросал, сколько забот он причинил мне своей неисправимой тупостью! Если только вы захотите мне помочь, мы оба удивим мир, и все будет в наших руках» (6). Именно тогда Соловьеву были названы подлинные авторы писем Кут Хуми, ему также был показан магический колокольчик, который г-жа Блаватская прятала под своей шалью, но она не захотела позволить ему испробовать механизм на досуге. В завершение этой беседы, г-жа Блаватская сказала ему: «Подготовьте почву для моей работы в России, я думала, что у меня никогда не будет возможности туда вернуться, но сейчас это возможно. Несколько человек делают там все, что в их силах, но Вы можете больше, чем любой из них сейчас. Пишите больше, хвалите Теософское общество, пробуждайте интерес и создавайте письма от Кут Хуми на русском языке, я дам вам все материалы для этого» (7). Соловьев, конечно, мог оказать Блаватской те услуги, о которых она его просила, так как, будучи сыном знаменитого историка и сам писателем, он, кроме того, занимал придворную должность, но, вместо того, чтобы согласиться, он попрощался с ней двумя или тремя днями позже и уехал в Париж, обещав себе ничего не делать ради нее, будь ли то в литературных кругах и русских газетах или же касательно Общества психических исследований, чей доклад тогда находился в печати.

Спустя некоторое время, Блаватская написала Соловьеву письмо, из которого мы уже воспроизводили отрывки, и в котором, полагая, что адресат сообщит о его содержимом некоторым членам Общества, она угрожала публично заявить о том, что «махатм» не существует, продолжая много распространяться касательно тайн своей частной жизни. Несколькими днями позже она написала другое письмо, в котором умоляла своего соотечественника не «предавать» ее. Вместо ответа Соловьев 16 февраля 1886 года написал о своем уходе Окли, секретарю Общества в Адьяре, в качестве основного выдвигая следующий мотив: «Г-жа Блаватская хотела использовать мое имя и побудить меня подписать и опубликовать рассказ о феномене, произведенном поддельным путем в апреле 1884 года». Впрочем, г-жа Блаватская вообще любила действовать таким образом, и она управляла одураченными ею, имея их подпись: «Вы не поверите, - сказала она Соловьеву, - но и до, и после основания Теософского общества я не встречала более двух или трех людей, способных наблюдать, видеть и замечать то, что происходит вокруг них! Это просто поразительно. По крайней мере, девять человек из десяти полностью лишены способности наблюдать, и не могут в точности вспомнить то, что случилось несколькими часами ранее. Сколько раз под моим руководством и с моей правкой составлялись протоколы, относящиеся к феноменам! Самые невинные и самые добросовестные люди, даже скептики, даже те, кто сейчас относится ко мне с подозрением, подписывались внизу протоколов, и всегда я знала, что произошедшее не имеет ничего общего с тем, о чем сообщалось в протоколах» (8).

Если Соловьев подписывал, как и большинство других, однако все же нашлось несколько исключений, вот, например, что д-р Шарль Рише написал Соловьеву 12 марта 1893 года: «Я познакомился с г-жой Блаватской в Париже, в 1884 году через г-жу де Баро… Когда я вас увидел, вы мне сказали: «Думайте, что хотите, но она показала мне вещи, которые мне показались весьма удивительными, мое мнение еще не сформировалось, но я глубоко убежден, что это необычная женщина, наделенная исключительными способностями. Подождите, и я представлю вам более развернутые объяснения». Я подождал, и ваши объяснения оказались соответствующими тому, что я предполагал с самого начала, а именно, что она, вне всякого сомнения, мистификатор, очень умная, конечно, но чья добросовестность находится под сомнением. Тогда появились материалы, опубликованные английским Обществом психических исследований, и сомнений больше не было. Эта история мне показалась слишком простой. Она умелая, ловкая, демонстрирующая изобретательные фокусы, и всех нас она поначалу сбила с толку. Но я утверждаю, что у меня нет ни строчки, напечатанной или рукописной, которая бы свидетельствовала о чем-либо другом, чем глубокое сомнение и благоразумная сдержанность. По правде говоря, я никогда всерьез не верил в ее возможности, так как, что касается опытов, единственный подлинный вывод, который я могу допустить, это то, что она никогда ничего не демонстрировала убедительным образом» (9). Было бы желательно, чтобы д-р Рише и впредь всегда проявлял такое же благоразумие и проницательность, как тогда. Однако ему случилось подписывать протоколы о медиумических феноменах, которые имели такую же ценность, что и протоколы г-жи Блаватской, и о «материализациях», вполне сравнимых с «материализациями» Джона Кинга или «махатм на кисейной ткани» Бабулы.

Сообщения Соловьева, служившие подтверждением доклада Ходжсона, вызвали уход г-жи де Морсье, Жюля Бессака и других, наиболее серьезных членов парижского отделения, существовавшего под названием «Изида», которое было организовано в 1884 году, во главе с бывшим членом Коммуны, Луи Драмаром, близким другом Бенуа Малона, сотрудничавшим в издаваемом последним «Ревю сосьялист» (10), также это отделение вскоре пришлось распустить, и Драмар приписал этот итог проискам «клерикалов» (11). Чуть позже на смену «Изиде» Артур Арнуль, также бывший «коммунар» (как и Эдмон Бейл, издатель теософской литературы) учредил другое отделение (12), получившее название «Гермес». Вначале к членам отделения принадлежали д-р Жерар Энкос (Папюс), который был его секретарем, и некоторые оккультисты его школы (13). Но в 1890 году вследствие разногласий, чьи причины так никогда и не прояснились до конца, Папюс и его сторонники ушли или были изгнаны; впоследствии сам Папюс заявил, что уже тогда, когда он подал заявление об уходе, ему стали известны особо тяжкие обстоятельства, которые непременно потребовали бы его ухода (14). Как бы там ни было, это дело вызвало распад «Гермеса», случившийся 8 сентября 1890 года, и почти сразу же на его месте возникла еще одна организация. Новое отделение, «Лотос» опять возглавил Артур Арнуль «под высшим руководством г-жи Блаватской», и, в свою очередь, в 1892 году оно было преобразовано в «Ложу Ананта». Затем теософисты неоднократно обвиняли французских оккультистов в «занятиях черной магией». Их противники сразу же ответили, упрекнув их в «гордыне» и в «ментальном опьянении». Впрочем, раздоры подобного рода совсем не редкость среди различных школ, которых можно назвать «неоспиритуалистическими», и они почти всегда отмечены жестокостью и неслыханной яростью, как мы уже отмечали прежде, все люди, проповедовавшие «всеобщее братство», начинали с того, что обнаруживали совершенно не «братские» чувства в отношениях между собой (15).

Что касается обвинения в «черной магии», то оно является самым обычным для теософистов, и они без разбора обвиняют в ней всех тех, кого рассматривают в качестве своих врагов или конкурентов. Мы уже видели, как подобное обвинение выдвигалось против членов «Ордена Розы и Света», и дальше мы обнаружили еще один случай, на этот раз в спорах между самими теософистами. К тому же, г-жа Блаватская сама первая явила пример подобного подхода, так как в своих трудах она часто упоминает «черных магов», которых она называет также Дугпа или «братьями Тьмы» и противопоставляет «Адептам» «Великой Белой Ложи». В реальности Дугпа на Тибете являются красными ламами, то есть ламами, сохранившими обрядность, предшествовавшую реформе Цзонхавы, желтые ламы, следующие реформированной обрядности, именуются голукпа, и между одними и другими нет никакого антагонизма. Можно задаться вопросом, почему г-жа Блаватская питала к Дугпа такую ненависть, может быть, просто потому, что она потерпела неудачу в попытке вступить с ними в контакт и затаила из-за этого глубокую обиду. Это объяснение, которое мы не можем подтвердить с абсолютной точностью, кажется нам наиболее правдоподобным, и к тому же лучше всего подходит к злобному и мстительному характеру основательницы Теософского общества, который отмечали даже ее самые лучшие друзья.

Примечания
1. A modem priestess oflsi's, p. 138.
2. на английском «Blessed are they that lie» вместо «Blessed are they that believe», оказывается, подобная игра слов может также иметь место и на русском.
3. A modem priestess oflsis, p. 147.
4.Ibid, p. 149.
5.Ibid, p. 152.
6. A modem priestess oflsi's, p. 153-154.
7. Ibid., p. 158.
8.A modem priestess oflsi's, p. 157.
9. Однако, оказалось, по словам г-жи Блаватской, что Соловьев и г-жа де Барро побудили д-ра Рише, в ту пору редактора «Revue Scientifique» к вступлению в Теософское общество («Lotus», июнь 1887, р. 194), когда же он впоследствии выступил против г-жи Блаватской, она назвала его «бессознательным колдуном» (Ibid., октябрь-ноябрь 1888, р. 389).
10. чтение «La Revue Socialiste» особенно рекомендовано теософистам в «Lucifer», 15 мая 1888, р. 229.
11. письмо от 8 марта 1886, опубликованное в «Lotus Bleu», 7 сентября 1890. Именно этот самый Драмар написал в другом письме: «Христианство не может дать нам ничего хорошего, в какие бы одежды оно не рядилось» («Lotus», январь 1889, р.633).
12. Артур Арнуль по неизвестным для нас причинам взял псевдоним Жана Матто, это было имя коммерсанта из Руана, который в 1786 году был назначен провинциальным великим магистром «Королевского Ордена Шотландии» для Франции.
13.Папюс и некоторые другие уже прежде уходили из «Изиды», но не из Теософского общества, (Lotus, июль 1888).
14.Le Voile d’Isis, 11 и 18 февраля 1891.
15. См. «Методический трактат оккультной науки» Папюса, рр. 997-998, 1021-1022 и 1061.
источник


гл.   VII Сила внушения г-жи Блаватской

Несмотря на все то, что можно сказать против г-жи Блаватской, нельзя отрицать то, что она обладала определенным умением, представляющим даже некоторую ценность. Ценность его была весьма относительна, но именно этого умения, кажется, совершенно не хватало ее преемникам, при которых доктринальная сущность теософизма все более и более стала отходить на второй план, уступая место сентиментальным напыщенным речам самого жалкого и банального содержания. То, что нельзя отнять у основательницы Теософского общества, это ее удивительная сила внушения, очарования своего рода, которую она испытывала на своем окружении и которую она иногда находила удовольствие подчеркнуть своим ученикам в самых нелюбезных выражениях: «Вы видите, насколько они глупы, - говорила она по поводу Джаджа, который постился и видел привидения, - и каким образом я вожу их за нос». (1) Мы уже видели, как позднее она оценивала Олькотта, чья тупость, однако, не была такой же «неизлечимой», по ее словам, как у некоторых других, но который иногда вел себя неумело в своей роли президента, которую она ему доверила, чтобы прятаться за его спиной, и который дрожал перед всеми теми, которые, как Франц Гартманн, знали намного больше о подноготной Общества.

В ходе своих излияний Соловьеву г-жа Блаватская также сказала: «Что ж поделаешь, когда, если надо управлять людьми, необходимо их обманывать; когда, чтобы убедить их с целью вести туда, куда вы хотите, вы должны обещать и показывать им фокусы?... Допустим, мои книги и «Теософист» были в тысячу раз интереснее и серьезнее, но вы не поверите, я бы никогда не достигла ни малейшего успеха, если бы позади всего этого не было бы «феноменов». Хорошо ли вам известно, что почти всегда, чем проще и грубее «феномен», тем больше шансов преуспеть?... Огромное большинство людей, которые считают себя и которых другие считают сметливыми, невообразимо глупы. Если бы вы только знали, сколько львов и орлов во всех уголках земного шара превращалось в ослов по звуку моего свистка и послушно навостряло свои огромные уши!» (2) Эти места весьма показательны для образа мышления г-жи Блаватской, и они восхитительным образом очерчивают подлинную роль «феноменов», всегда являвшихся основой успеха теософизма в определенных кругах и в значительной степени давших жизнь Обществу.

Таким образом, как признал Соловьев, «г-жа Блаватская обладала нечто вроде магнетизма, притягивавшего к ней других людей с неудержимой силой» (3), сам он хоть и сумел, в конце концов, выйти из под ее влияния, но так и не смог избавиться от него полностью, поскольку подписал, по крайней мере, один из знаменитых протоколов, которые г-жа Морсье совершенно добросовестно составила «под руководством и с правкой» г-жи Блаватской. Артур Арнуль также признавал, что «сила ее внушения была огромной». На этот счет он рассказывал, что зачастую в Лондоне ей случалось говорить кому-нибудь: «Посмотрите на ваши колени», и посмотрев, тот с ужасом замечал огромного паука, и тогда она улыбаясь говорила: «Этот паук не существует, это я заставляю вас его видеть». Олькотт, со своей стороны, написал следующее в своей книге «Old Diary Leaves»: «Никто не мог производить большего очарования, чем г-жа Блаватская, когда она этого хотела, и она хотела этого, когда желала вовлечь людей в свою общественную деятельность. Тогда ее тон становился ласковым, а манеры обходительными, и она давала почувствовать человеку, что смотрит на него как на своего лучшего, если не единственного друга… Я бы не сказал, что г-жа Блаватская была прямодушна… Мы были для нее, я полагаю, не больше чем пешками на шахматной доске, так как чувство искренней дружбы было ей чуждо».

Выше мы уже упоминали случай Баваджи, вынужденного под гипнотическим влиянием сделаться сообщником трюков г-жи Блаватской, и причем он сам не осознавал этого, по крайней мере, пока находился в Адьяре. Чаще всего, однако, г-жа Блаватская использовала гипноз в состоянии бодрствования, как это видно из рассказа Артура Арнуля, этот вид гипноза обычно более труден, чем первый, и требует намного большой силы воли и тренировки, но г-же Блаватской было легко прибегать к нему благодаря весьма строгому режиму питания, который она навязала своим ученикам под предлогом «содействия их духовному развитию». Именно так дела обстояли уже в Нью-Йорке. «Наши теософы, - писала она, - в общем не только обязаны воздерживаться от рыбы, но и постоянно поститься. Я учу их не есть что бы то ни было, и если они не умрут, то научатся, но они не могут противиться, и это тем лучше для них» (4). При этом г-жа Блаватская не упоминает, что сама она далека от того, чтобы следовать подобному режиму: продолжая энергично рекомендовать вегетарианство и даже заявляя, что оно необходимо для «духовного развития», она никогда не принимала это на свой собственный счет, впрочем, это же можно сказать и об Олькотте, кроме того, она имела привычку курить почти беспрерывно с утра до вечера. Но не все в равной мере поддаются внушению, вероятно, именно когда она оказывалась неспособной вызвать зрительные и слуховые галлюцинации, г-жа Блаватская прибегала к «махатмам на кисее» и к своему серебряному колокольчику.

Умение привлекать к себе людей, которым пользовалась г-жа Блаватская, тем более удивительно, что ее внешний облик трудно было назвать приятным. В.Т. Стед даже утверждал, что она «отвратительно безобразна, чудовищно полная, манеры ее грубые и резкие, характер ужасен, а язык напоминает язык простонародья», и также что она представляет собой «все то, чем иерофант, владеющий божественными тайнами, не должен быть» (5). Несмотря на это, у нее не отнимешь ее магнетизм, и еще одним удивительным примером этого является то, какое впечатление она впоследствии произвела на Анни Безант, когда та была представлена ей в 1889 году социалистом Гербетом Бэрроусом. Будущий президент Теософского общества была покорена во время их первой встречи, и ее «обращение» было столько внезапным, что в него было бы трудно поверить, если бы она сама не поведала все обстоятельства с поистине безграничным простодушием (6). Правда, г-жа Безант, в то время, по крайней мере, производила впечатление чрезвычайно переменчивой и впечатлительной особы, и один из ее бывших друзей говорил: «Она неспособна быть оригинальной, она вся во власти своих эмоций и своих новых друзей» (7). Также, очень вероятно, в начале ее вера в теософизм была искренней, пока была жива г-жа Блаватская, которая сделала ее своим секретарем и которая в ходе поездки в Фонтенбло устроила появление перед ней «Махатмы» Мории. Однако, крайне сомнительно, если не сказать больше, что она продолжила оставаться таковой впоследствии, хотя, как сама г-жа Блаватская, как Олькотт и другие, она могла зачастую поддаваться внушению, прежде чем воздействовать на других. Однако, кажется, все эти персонажи по-настоящему осознавали роль, которую они играли и одновременно не могли избавиться от нее по собственному желанию, и это побуждает воздержаться от того, чтобы сделать окончательный вывод.

Примечания
1. Письмо от 15 июня 1877.
2. A modem priestess oflsi's, pp. 154-157.
3. Ibid, p. 220.
4. Письмо от 15 июня 1877
5. Borderland, июль 1895, рр. 208-209; Weekly Sun, октябрь 1893.
6. Эту историю Безант пересказала в своей книге под названием «An Autobiography», вышедшей в 1895 г.
7. «Mrs. Besant’s Theosophy», книга Г. В. Фута, редактора «Freethinker».
источник


гл. IХ   Источники творчества г-жи Блаватской

Теперь, когда мы достаточно узнали о жизни и личности г-жи Блаватской, следует поговорить немного о ее трудах. Если они не обязаны своим происхождением откровениям какого-либо «Махатмы», то каковыми были источники достаточно разнообразных познаний, об обладании ею которыми свидетельствуют эти самые труды? Эти познания она приобрела совершенно естественным образом в ходе своих многочисленных путешествий и также благодаря чтению разнообразных книг; впрочем, читала она без какого-либо плана и достаточно плохо усваивала прочитанное; «ее культурный багаж был обширен, хотя и немного беспорядочен», как признавал сам Синнетт (1). Рассказываю, что во время ее первых поездок на Ближний Восток в обществе Метамона ей удалось проникнуть в некие монастыри на горе Афон и, именно занимаясь в их библиотеках, она познакомилась, среди прочего, с александрийской теорией Логоса. Во время ее пребывания в Нью-Йорке, она прочитала труды Якоба Бёме, которые, без сомнения, являлись тем немногим, что она когда-либо знала из настоящей теософии, и труды Эльфаса Леви, которые она так часто цитирует; она прочитала, вероятно, также «Kabbala Denudata» Кнорра де Розенрота и другие разнообразные трактаты по каббале и герметизму. В письмах, которые в это время Олькотт адресовал Стейнтону Мозесу, упомянуты несколько трудов достаточно разного характера; мы можем, например, прочесть такое: «Отсылаю вас к содержащим сведения о магических феноменах работам (Гугенота) де Муссо, который, хотя и был фанатичным католиком и, безусловно, верил в существование дьявола, собрал множество достоверных фактов, которые Вы, будучи просвещенным и свободным человеком, сможете оценить по достоинству. Вам также будет полезно прочитать книги о восточных сектах и жреческих орденах; и несколько примечательных вещей вы обнаружите в «Современных египтянах» Лэйна» (2). В следующем письме, кроме «Пылающей звезды» и «Magia Adamica», о которых мы уже упоминали, речь идет об анонимном герметическом тексте под названием «Ключ к сокрытым вещам с начала мира» (3). В другом письме Олькотт рекомендует своему корреспонденту прочитать «Спиритизм в мире» Жаколи и другие книги этого же самого автора, посвященные Индии, которые, впрочем, не содержат абсолютно ничего серьезного (4); и все эти книги, без сомнения, сам Олькотт читал тогда вместе с г-жой Блаватской, о которой он упоминает в том же самом письме, написанном в 1876 году: «Подождите, пока у нас будет время закончить ее книгу, и тогда вы сможете познакомиться с оккультизмом на хорошем английском; многие тайны Фладда и Филалета, Парацельса и Агриппы истолкованы в легкодоступной для каждого манере».

Итак, из этой последней цитаты следует, что Олькотт и дургие принимали участие в редактировании «Разоблаченной Изиды», точно также как позже Субба Бао участвовали в редактировании «Тайной доктрины», так совершенно просто объясняются те вариации стиля, которые характерны для ее трудов и которые теософисты связывают с отрывками, продиктованными различными «Учителями». Также рассказывали, что г-жа Блаватская иногда при пробуждении обнаруживала двадцать или тридцать страниц написанного ею собственноручно текста, являющегося продолжением того, над чем она работала во время бодрствования, впрочем, мы не оспариваем сам по себе этот факт, так как вполне возможно, что она была лунатиком и что она на самом деле писала ночью то, что обнаруживала на следующий день; случаи подобного рода весьма распространены, так что нет особых оснований этому удивляться. Впрочем, природный сомнамбулизм и медиумизм достаточно часто соседствуют, и мы уже объясняли, что если фокусы г-жи Блаватской были надлежащим образом разоблачены, то это не должно обязательно побуждать нас думать, что у нее не было никаких медиумических способностей; следовательно, мы можем допустить, что иногда она выступала в роли «пишущего медиума», но, как чаще всего происходит в подобных случаях, то, что она писала, было лишь отражением ее собственных мыслей и мыслей ее окружения.

Что касается источника происхождения книг, которыми г-жа Блаватская пользовалась в Нью-Йорке, и некоторые из которых, возможно, было достаточно трудно найти, то через г-жу Эмму Гардринг-Бриттен, бывшего члена первого Теософского общества, и также члена H.B. of L. (5) нам известно, что «г-жа Блаватская купил на деньги Общества и хранила, будучи библиотекарем, много редких книг, чье содержание всплыло в «Разоблаченной Изиде» (6). С другой стороны, мы видели, что она унаследовала библиотеку барона де Пальма, и что эта библиотека содержала, что самое важное, рукописи, которые использовались г-жой Блаватской таким образом, как об этом сообщал д-р Кроуз, и которые она вместе с письмами Свами Даянанды Сарасвати превратила в дальнейшем в послания «Махатм». Наконец, г-жа Блаватская могла подчерпнуть различную информацию в бумагах Фельта и в книгах, которыми он пользовался для того, чтобы подготовить свои лекции по магии и «египетской каббале», и которые он оставил ей, когда исчез. Именно Фельт, кажется, первым придумал теорию «элементалов», которую он достаточно безосновательно приписывал древним египтянам (7). Что касается собственно восточных учений, г-жа Блаватская знала о брахманизме и буддизме только то, что может быть известно всем, и она мало что в этом понимала, о чем свидетельствуют теории, которые она им приписывала, и также ошибки, которые она допускала всякий раз при употреблении терминов на санскрите. Впрочем, М. Ледбитер бесспорно признал, что «она была невеждой в санскрите», и что «арабский, кажется, был единственным восточным языком, которым она владела» (который, без сомнения, она могла изучить во время своего пребывания в Египте) (8), и он объясняет ее незнанием санскрита большинство сложностей теософской терминологии, именно тех сложностей, которые вынудили г-жу Безант заменить английскими эквивалентами большинство терминов восточного происхождения (9). У г-жи Блаватской эти термины часто использовались в значении, которое они никогда не имели в реальности; мы уже видели это на примере слова «Махатма», которое заменено на слово «Адепт», и мы увидим это на примере слова «карма», которое, однако, было сохранено. В некоторых случаях г-жа Блаватская выдумывала слова, которые не могут существовать в санскрите в той форме, которую она им придавала, как, например, «Фохат», что, кажется, является только искаженным «Махат»; в других случаях, она создавала слова, заимствуя их элементы из различных восточных языков: так, у нее встречаются сложные слова, наполовину санскритские и наполовину тибетские или монгольские, как, например, «девачен», вместо санскритского «дева-лока» или «дхьян-чохан» вместо «дхьяни-буддха». Впрочем, эти восточные термины, применяемые вкривь и вкось, служат почти всегда только для того, чтобы перерядить чисто западные концепции; в сущности, они нужны, чтобы играть ту же самую роль, что и «феномены», то есть чтобы привлечь клиентуру, которая легко поддается внушению при помощи видимости, и именно поэтому теософисты никогда не смогут отказаться от них полностью. Ведь есть много людей, для которых притягателен экзотизм, даже самого посредственного качества, и которые, впрочем, совершенно неспособны удостовериться в его ценности; «снобизму» этого рода и обязан успех теософизма в определенных кругах.

Мы скажем еще пару слов о том, что касается так называемых тайных тибетских текстов, которые г-жа Блаватская цитирует в своих трудах, а именно знаменитых «Станцов Дзиан» (10), включенных в состав «Тайной доктрины» и «Пути безмолвия». Эти тексты содержат немало мест, которые являются явно «интерполированными» или даже придуманными целиком, а с другой стороны, они, по крайней мере, «упорядочены», чтобы соответствовать теософистским идеям; что касается их аутентичных частей, они просто заимствованы из переводов фрагментов Канджура и Танджура, опубликованных в 1836 году в XX-ом томе «Asiatic Researches» (Калькутта) Александром Ксома де Коросом. Этот венгр, придумавший себе псевдоним Скандербег, был чудаком, путешествовавшим долгое время по Центральной Азии с целью отыскать через сравнение языков племя, от которого произошел его народ (11).

Именно из этой только что описанной нами искусственной смеси разнородных элементов произошли капитальные труды г-жи Блаватской, «Разоблаченная Изида» и «Тайная доктрина»; и эти труды явились тем, чем они естественно должны быть в подобных условиях: неудобоваримыми и лишенными порядка компиляциями, подлинным хаосом, в котором некоторые интересные материалы тонут в море лишенных всякой ценности утверждений; конечно, искать в нем то, что намного легче можно найти в других текстах, было бы только напрасной потерей времени. К тому же, эти работы Блаватской изобилуют ошибками, также как и противоречиями, принимающими такую форму, что могли бы удовлетворить самые противоположные мнения: например, одно за другим сменяют утверждения, что Бог существует, затем, что его не существует, что «Нирвана» это уничтожение, а затем, что она является нечто полностью противоположным, что перевоплощение душ это реальность, а потом, что это выдумка, что вегетарианство неотделимо от «психического развития», а затем что оно просто полезно (12). Впрочем, все это понятно без труда, поскольку, помимо того как взгляды самой г-жи Блаватской, без сомнения, претерпели значительную эволюцию, она писала с огромной скоростью, не ссылаясь никогда ни на источники, ни на прежние свои сочинения. Однако именно эти столь страдающие недостатками труды всегда лежали в основе теософистского учения; несмотря на все, что в них могло быть добавлено впоследствии и даже на исправления, которые могли быть сделаны под видом «интерпретаций», авторитет этих трудов среди членов Общества всегда был бесспорен, и, даже если он и не содержит исчерпывающее изложение доктрины, в нем, по крайней мере, заключены основополагающие принципы, если только можно говорить о доктрине и принципах, когда сталкиваешься с таким бессвязным набором.

Когда мы говорим здесь о бесспорном авторитете, им пользуется прежде всего «Тайная доктрина», так как этого совсем не скажешь о «Разоблаченной Изиде»; так и М. Ледбитер, составивший нечто вроде «учебного плана» для теософистов, настойчиво рекомендует первую, которую он называл «самой лучшей из всех книг», но даже не упоминает вторую (13). Мы сейчас покажем, на чем основывается такое сдержанное отношение, которое легко объяснить, так как прежде всего именно сравнение этих двух работ извлекает на свет божий те вариации и противоречия, о которых мы только что говорили. Среди прочего, г-жа Блаватская написала такое в «Разоблаченной Изиде»: «Реинкарнация, то есть появление той же личности или, вернее, его астральной монады дважды на той же планете — не есть правило природы; это — исключение, подобно тератологическому феномену рождения ребенка с двумя головами. Ему предшествует нарушение законов гармонии природы и случается только тогда, когда последняя, стремясь восстановить нарушенное равновесие, насильно бросает обратно в земную жизнь астральную монаду, которая была вышвырнута из круга необходимости преступлением или несчастным случаем» («Разоблаченная Изида») (14).

В этом отрывке легко увидеть влияние H.B. of L.; на деле ее учение, хотя и абсолютно в своей основе «анти-реинкарнационистское», допускает, однако, совершенно неверно, несколько исключений, а именно три: дети, умерщвленные или умершие в младенчестве, слабоумные от рождения и, наконец, совершаемые по собственной воле «мессианские» воплощения, которые якобы происходят приблизительно каждые шестьсот лет (в конце каждого из циклов, именуемого халдеями «нарос»), но никогда одна и та же душа не воплощается более одного раза, и не может иметь последовательно двух схожих воплощений в одной и той же расе; именно два первых случая из трех г-жа Блаватская могла сравнить с «тератологическими феноменами» (15). Впоследствии, когда теософизм стал «реинкарнационистским», эти два случая оставались еще исключениями, но в том смысле, что допускалась возможность немедленного перевоплощения (16), в то время как для нормальных случаев тогда предполагалась, как мы уже говорили, промежуток в полутора тысяч лет. С другой стороны, г-жа Блаватская утверждала, что «лишь те, кто не понял сказанного автором «Разоблаченной Изиды», обвиняли ее в том, что она выступает против теории реинкарнации Ведь когда был написан этот труд, никто ни из английских, ни из американских спиритуалистов в перевоплощение не верил; и то, что говорится в этой книге о «переселении душ», было направлено против французских спиритов, чья теория столь же антифилософична и абсурдна (и которые) верят в произвольное и немедленное перевоплощение» (17).

Однако, именно у этих спиритов из школы Алана Кардека, к которой она прежде принадлежала, г-жа Блаватская заимствовала саму идею реинкарнации, с некоторыми модификациями, или, если угодно, усовершенствованиями, которые она могла в нее ввести, чтобы сделать ее более «философской», когда она вновь обратилась к этой идее, прежде временно оставив ее под влиянием другой школы. Что касается отрывка из «Разоблаченной Изиды», который мы процитировали, то его смысл совершенно ясен и не содержит ничего туманного и трудного для понимания: здесь нет и речи о том, чтобы обсуждать разновидности реинкарнации или то, происходит ли она немедленно после смерти или через какой-либо промежуток времени: именно сам феномен реинкарнации для большинства случаев здесь отвергается безусловно и ясно. Также здесь проскальзывает дурная манера г-жи Блаватской; и видно, что она первая стала утверждать, что те, которые обнаруживают в ее работах какое-либо нелепое утверждение, даже противоречие с точки зрения формальной логики, просто плохо поняли ее учение. Ее последователи должны были следовать с готовностью этому примеру всякий раз, когда им хотелось ввести в теософистское учение какое-либо более или менее важное новшество.

Примечания
1. Le Monde Occulte, p. 45.
2. Письмо от 18 мая 1875.
3. Письмо от 22 июня 1875.
4. В Lotus Bleu от 7 ноября 1890 года можно прочесть также, что «Ложа Блаватской» (Лондон) рекомендовала чтение английских переводов этого автора, правда, в следующем номере сообщается, что публикация этих переводов была просто «анонсирована» в Lucifer.
5. Некоторые считают ее автором анонимных трудов, носящих названия «Искусство магии» и «Стран привидений», которые связаны с учением этой школы.
6. Письмо в газету Light (Лондон) от 9 декабря 1893 года.
7. См. Old Diary Leaves Олькотта.
8. L 'Occultisme dans la Nature, p. 404.
9. Ibid, pp. 222 et 263.
10. Дзиан, это должно быть искаженное санскритское слово, либо «джняна» сознание, либо «дхьяна» созерцание; г-жа Блаватская сама указывает на две эти деривации (на первую в Lotus за декабрь 1887 года, на вторую в «Введении в Тайную доктрину»), явно не отдавая себе отчета в их несовместимости.
11. Voir Correspondance de Victor Jacquemont, 1.1, pp.226-227, 255 et 357.
12. Большое количество этих противоречий выявлено М. Артуром Лили в книге под названием M-e Blavatsky and her Theosophy.
13. L 'Occultisme dans la Nature, pp. 415-419.
14. Isis Unveiled, 1.1, p.351 в английском переводе.
15. Isis Unveiled, 1.1, p. 352.
16. Le Bouddhisme Esoterique, pp. 173-174.
17. La Clef de la Theosoplie, p.267. – См. Teosophist за август 1882 года; Lotus за март 1887 года. В этой последней статье (р.16) г-жа Блаватская признает, однако, «нехватку точности» и она извиняется за «серьезные недостатки», которые присущи изданию «Разоблаченной Изиды».
источник


гл. Х   Эзотерический буддизм

С самого начала мы утверждали, что нельзя говорить о теософистской доктрине, и в этом можно было уже убедиться, приняв во внимание несколько приведенных нами примеров изменений и противоречий. Будь ли то у самой г-жи Блаватской, будь ли то между ее взглядами и взглядами ее последователей; слово «доктрина», собственно говоря, не может в подобном случае употребляться. Однако Теософское общество претендует на то, что оно обладает доктриной или, вернее, утверждает, что у него ее нет, и у него она есть. Вот что заявила сама г-жа Блаватская: «Под тем, что у Общества нет собственных догматов или доктрин, подразумевается лишь то, что нет особых доктрин или верований, обязательных для его членов; но, конечно, это относится только к организации в целом. Общество, как мы вам уже говорили, состоит из внешней и внутренней части. У принадлежащих к последней, конечно же, есть определенная философия, или, — если вы предпочитаете такое определение, — своя собственная религиозная система» (1)

Таким образом, вера в эту доктрину является «обязательной», по крайней мере, для членов Общества, которые желают продвинуться дальше, чем «внешний круг». Без сомнения, в этом круге обнаруживается в принципе намного больше терпимости, и туда допускаются люди, исповедующие любые взгляды, но даже там эта терпимость сразу же испарялась, если эти люди позволяли себе обсуждать некоторые «учения», и хорошо известно то, что когда такая вещь случается, им дают понять, что им не место среди членов Общества. Что же касается «эзотерической секции», то те, кто обнаруживает хоть сколько-нибудь критического духа, могут быть уверены, что их туда не пустят; впрочем, заявление о принятии в члены, которое заставляют подписать желающих вступить, содержит формулу, согласно которой они должны категорически подтвердить аутентичность учений, о которых, как предполагается, они еще ничего не знают!

Эта так называемая «особая религиозная система», которая составляет официальную доктрину теософизма и совершенно запросто представляется как «суть всех религий и суть абсолютной истины» (2), несет на себе весьма заметный отпечаток многочисленных источников и противоречий, которые являются следствием этого: вместо того, чтобы быть «общим источником» всех учений, как хотели в это заставить поверить, теософизм является только плодом заимствований, которые делались без тщательного разбора и которым искусственно старались придать видимость единства, что не выдерживает никакой критики. В итоге теософизм представляет собой дикую смесь неоплатонизма, гностицизма, иудейской каббалы, герметизма и оккультизма, и все это с грехом пополам сгруппировано вокруг двух или трех идей, которые, хотелось бы того или нет, имеют совсем современное и чисто западное происхождение. Именно эта пестрая мешанина вначале представлялась как «эзотерический буддизм», но так как было совершенно легко понять, что к настоящему буддизму она имеет весьма отдаленное отношение, то надо было попытаться объяснить, как она может быть буддизмом, не будучи им: «Ошибка (которая состоит в убеждении, что мы всецело являемся учениками Гаутамы Будды) возникла из-за неверного понимания подлинного смысла названия превосходного труда А.П.Синнета: «Esoteric Buddhism», последнее слово здесь следовало бы писать с одной d, получается Budhism, и тогда заглавие имело бы то подлинное значение, которое оно и должно было иметь, то есть Религия Мудрости (bodha, bodhi, разум, мудрость), вместо буддизма, религиозной философии Гаутамы» (3). Чтобы показать всю незначительность этого тонкого различия, достаточно сказать, что в санскрите для обозначения понятия «ум» используется слово buddhi, которое пишется (или, скорее, транскрибируется) с двойной «d», укажем заодно по поводу этого последнего термина, что Безант решила перевести его как «чистый разум», в то время как он имеет точное значение «интеллектуальная интуиция»; замены термина оказалось недостаточно, чтобы избавиться от путаницы! Строго говоря, буддизм (с одной d) мог бы означать только «доктрину Меркурия» то есть выступать санскритизированным эквивалентом греко-египетского «герметизма», если можно так выразиться. Но мысль о подобной интерпретации, кажется, так и не пришла в голову теософистам, так как мы не считаем, что здесь содержится сознательный и прямой намек на учение еще одного «Меркурия», который тогда был только еще известен под именем Кут Хуми, и искренне жаль, так как подобный намек не был бы лишен определенной изобретательности.

Утверждение, которое мы только что воспроизвели, не помешало г-же Блаватской способствовать сохранению этой неясности, ибо она тотчас же после этого начинает объяснять, что буддизм (с двумя «д») содержит одновременно экзотерическое и эзотерическое учения, и таким образом совершенно естественно возникает вопрос, а чем же «эзотерический» буддизм в действительности отличается от буддизма «экзотерического». Впрочем, Синнетт представлял мнимую «эзотерическую доктрину», которую необходимо было выдать за происходящую от собственно говоря буддизма и от одной из его ветвей, и одновременно за связующее звено между ним и брахманизмом. Он установил эту связь совершенно необыкновенным образом, сделав из Шанкарачарьи, бывшего одним из самых непримиримых противников буддизма в Индии, «второе воплощение Будды», и это согласно утверждениям одного «посвященного» брахмана с Юга Индии, «одного из самых выдающихся санскритистов и самых серьезных оккультистов» (5), который был никто иной, как Судьба Рао, Вопреки всему, это не помешало Синнетту признать, что «индусские авторитеты, не имеющие посвящения, никоим образом не принимают эти воззрения», то есть, в реальности не являющиеся теософистами; между тем, любой индус, имеющий какой-либо авторитет, всегда испытывал самое глубокое неприятие к теософистам и, тем более, в Мадрасе, куда необходимо ехать, если хочешь отыскать «выдающихся санскритистов». По правде легко, чтобы предупредить возражения противников, объявить их «непосвященными», но труднее было бы предъявить посвященных такого типа, о котором идет речь, которые не имели никакой связи с теософистскими кругами.

Правда в том, что никогда не существовало аутентичного «эзотерического буддизма», и если хотите отыскать эзотеризм, то следует обращаться совсем в другое место, ибо буддизм по своей сути в своей начальной форме был общедоступным учением, выступавшим в роли теоретической базы для общественного движения с уравнительными устремлениями. В Индии он был лишь простой ересью, никогда не имевшей никакой реальной связи с брахманической традицией, с которой он, напротив, открыто порвал, не только в социальном отношении, отвергнув институт каст, но еще и в чисто доктринальном отношении, отрицая авторитет «Вед». Впрочем, буддизм, представлявший некую противоположность индусскому духу, уже давным-давно полностью исчез из страны, где некогда возник. Только на Цейлоне и в Бирме он существует еще почти в чистом состоянии, но в других странах, в которых он получил распространение, он изменился до неузнаваемости. Вообще в Европе есть тенденция преувеличивать значение буддизма, который, несомненно, гораздо менее интересен, чем прочие восточные учения, но который, именно потому что он представляет для Востока отклонение и аномалию, может показаться более доступным западному уму и менее чуждым формам мышления, к которым он привычен. Вероятно, в этом и заключается причина предпочтения, которое отдавало изучению буддизма великое большинство ориенталистов, кроме того, для некоторых из них это было связано с намерениями совершенно иного рода, которые состояли в попытке превратить буддизм в орудие против христианства, что ему, естественно, само по себе это совершенно чуждо. В особенности Эмиль Бюрнуф не был лишен подобных устремлений, и именно это подтолкнуло его к сотрудничеству с теософистами, ведомыми тем же чувством религиозной вражды. И также во Франции несколько лет назад была предпринята попытка, впрочем, без особого успеха, проповеди некоего «эклектического буддизма», достаточно фантастического самого по себе, изобретенного Леоном де Росни, которому, хоть он и не был теософистом, Олькотт расточал хвалу в введении, специально написанное им французского перевода своего «Катехизиса буддизма».

С другой стороны, нельзя отрицать того, что Теософское общество попыталось «приватизировать» буддизм, даже просто «экзотерический». Первым свидетельством такой попытки стала публикация в 1881 году «Катехизиса буддизма» Олькотта, о котором мы только что упомянули. Эта брошюрка вышла с одобрения Рев. Х. Сумангалы, главы «Видьодая Паривена» (колледжа) Коломбо, который титулуется по случаю «Предстоятелем буддистской церкви юга», о существовании подобной должности никто до сих пор не подозревал. Несколькими годами позже тот же самый Олькотт после путешествия в Японию и турне по Бирме хвастался, что он содействовал примирению буддистских церквей севера и юга (7). Сумангала тогда писал: «Мы обязаны полковнику Олькотту катехизисом, благодаря которому наши дети знакомятся с основами нашей религии, и также обязаны нашими теперешними братскими отношениями с нашими единоверцами из Японии и других буддистских стран» (8). Стоит добавить, что школы, в которых преподается катехизис Олькотта, являлись исключительно теософистскими учреждениями. На этот счет мы имеем свидетельство г-жи Блаватской, которая писала в 1890 году: «на Цейлоне мы вернули к жизни и начали очищать буддизм, мы основали высшие учебные заведения и взяли под наш контроль почти пятьдесят школ, имевших хоть малейшую значимость» (9). С другой стороны, сэр Эдвин Арнольд, автор «Света Азии», отправился в Индию для работы, и он также сблизился с буддистскими церквями, разве эти инициативы в подобной области со стороны западных людей не могут не вызывать подозрения? Возможно, это понадобилось, чтобы своего рода легитимизировать роль Олькотта, о котором Ледбитер насочинял, что в одном из своих предыдущих воплощений он был царем Ашокой, великим покровителем буддизма, после того, как в другой жизни он побывал Гуштапой, царем Персии и покровителем зороастризма (10). Получается, что не одни только спириты были охвачены манией считать себя перевоплощениями знаменитых людей! Когда Олькотт умер, на его тело вместе с американским флагом был помещен «буддистский флаг, который он сам и придумал, и на котором располагались в соответсвующем порядке цвета ауры Господа Будды» (11), все это была выдумка «ясновидящего», которой настоящие буддисты никогда не придавали ни малейшего значения. В сущности, вся эта история связана прежде всего с политической ролью Теософского общества, о которой нам еще представится случай поговорить, кажется, впрочем, она не привела к союзу различных ветвей буддизма, но надо полагать, теософисты не отказались от идеи использовать южный буддизм, так как один из них, К. Джинараджадаса, заявил недавно, что он получил от «Предстоятеля Коломбо» право принимать в ряды буддистов европейцев, которые этого пожелают (12). Это низводит упомянутую церковь, также как и одну христианскую церковь, о которой мы поговорим, на уровень многочисленных организаций, которые Теософское общество использует в качестве вспомогательных для пропаганды своих идей и для достижения своих собственных целей.

Примечания
1. La Clef de la Theosophie, p. 86.
2. La Clef de la Theosophie, pp. 83-84.
3. La Clef de la Theosophie, p. 20; См. «Le Lotus», сентябрь 1887, р. 325.
4. Le Bouddhisme Esoterique, pp. 215-216.
5. Ibid, p. 221.
6. напротив, он принадлежал к масонству (Lanterne, 18 апреля 1894).
7. см. разнообразную информацию, опубликованную на эту тему в Lotus Bleu, 27 декабря 1891, 27 апреля, 27 сентября и 27 декабря 1892.
8. послание, адресованное «парламенту религий» в Чикаго в 1893.
9. Lotus Bleu, 7 октября 1890.
10. L 'Occultisme dans la Nature, p. 409.
11. L 'Occultisme dans la Nature, p. 413.
12. Revue Theosophique frangaise, сентябрь 1920.
источник


гл. XIII   Теософизм и религии

Перед тем, как вновь обратиться к истории теософизма, остается еще два вопроса, которые нам хотелось бы вкратце рассмотреть: первый это отношение теософизма к религиям, а второй касается существования присяги в Теософском обществе. Что касается первой темы, то мы видели, что г-жа Блаватская представляла свое учение в качестве «сущности и общего источника всех религий», без сомнения, потому что она заимствовала что-либо из каждой из них. Мы также упоминали, что в «эзотерическую секцию» допускаются без разбора люди любых убеждений; это хвастливо выставляется в качестве доказательства безграничной терпимости, и г-жа Блаватская, чтобы наглядно показать, что «ни один член общества не имеет права принуждать другого члена к принятию его собственных воззрений», цитирует следующее место из устава: «Любое официальное лицо центральной организации Общества не вправе выражать публично, словесно или действиями, какую бы то ни было враждебность или предпочтение какой-либо секции, религиозной или философской. У всех равные права на выражение сущности своих взглядов по религиозным верованиям, предоставляемых на беспристрастный суд всего человечества. И ни одно из официальных лиц Общества, будучи при исполнении обязанностей, не имеет права проповедовать членам Общества свои собственные сектантские взгляды и верования, за исключением случаев, когда собрание состоит из его единоверцев. Если после предупреждения он продолжит нарушать это правило, он может быть наказан временной отставкой или исключением» (1). Именно в нарушении этого пункта некоторые теософы позднее обвинили г-жу Безант, утверждая, что она проповедует особую религию собственного изобретения, на что М. Ледбитер заметил достаточно язвительно, что подобная политика это дело президента, а не их, что она, будучи президентом, во всех отношениях знает больше, чем они, и что она действовала так с полным основанием, о чем эти члены и не подозревают» (2). Итак, руководители Общества находятся выше законов, которые, как получается, установлены лишь для рядовых членов и активистов; в этих условиях очень сомнительно, что в его среде всегда строго следуют принципу терпимости, который так превозносится на словах.

Впрочем, даже если ограничиться тем, что можно отыскать в работах, являющихся авторитетными для членов Теософского общества, есть весомые основания констатировать, что принцип объективности здесь часто отсутствует. Мы уже указывали на яркое антихристианство г-жи Блаватской, которое, без сомнения, было превзойдено только ее антииудаизмом; впрочем, происхождение всего того, что ей не нравилось в христианстве, она приписывала именно иудаизму. Именно так она писала: «Всё бескорыстие альтруистических учений Иисуса стало просто теоретическим предметом ораторских упражнений с кафедры, тогда как принципы практического эгоизма, которым учит Моисеева Библия, и против которых Христос столь тщетно проповедовал, прочно укоренились в самой жизни западных наций» (3). И еще: «…библейские христиане предпочитают Моисеев закон Христову Закону Любви. Они опираются на Ветхий Завет, который потворствует всем их страстям, с его законом порабощения, захвата и тирании» (4). Именно эта ненависть ко всему, что можно назвать «иудео-христианским», привела к сходству во взглядах, на который мы уже делали намек, между г-жой Блаватской и востоковедом Бюрнуфом (5); для них обоих христианство лишено всякой ценности, потому что оно было «иудаизировано» апостолом Павлом; и им обоим нравилось противопоставлять этому мнимому искажению учение Христа, которое представлялось ими как выражение «арийской философии», якобы перешедшей через буддистов к ессеям. Именно эта общность взглядов позволила теософистам сказать, что «ясный ум М. Эмиля Бюрнуфа достиг в своем полете высот, простирающихся до гордых вершин, на которых блистает учение гималайских Мастеров» (6).

Но это еще не все, и мы теперь обратим внимание на Синнета, которого г-жа Блаватская всегда прямо подстрекала (прячась под маской «Учителей») к нападкам не только на одну иудейскую религию, но и на все религии в целом, не исключая даже «эзотерический» буддизм: «Религия, проповедуемая теологами, и духовность, основывающаяся на эзотерической науке, полностью противоположны друг другу (…) Ничто не оказывает более пагубного влияния на человеческое развитие в плане индивидуальной судьбы, чем весьма распространенное мнение, будто одна религия ничем не хуже любой другой, если только следовать ей в духе благочестия; и даже если те или иные религиозные учения представляются откровенно абсурдными, подавляющее большинство добрых людей всё равно не задумываются об этом и продолжают повторять их в непоколебимо преданном настроении ума. Одна религия никак не может быть равнозначна другой, даже если бы все религии приводили к равно безупречной жизни. Но я предпочту воздержаться от критического анализа отдельных вероучений, дабы эта книга могла остаться простым и никого не оскорбляющим изложением подлинных внутренних учений той мировой религии, которая, даже во внешних своих аспектах оставив за собой бескровную и невинную летопись, таким образом действительно давала безупречные биографии на протяжении всего своего существования» (7). «Однако все эти рассуждения дают ключ к пониманию эзотерического буддизма, - читаем мы далее, - который есть более прямой потомок универсальной эзотерической доктрины, нежели все прочие массовые религии, поскольку создавался он для того, чтобы научить людей любить добродетель ради неё самой, а также ради того благотворного воздействия, которое она оказывает на будущие воплощения, а не чтобы держать людей в подчинении какой-либо жреческой системы или догмы, нагоняя на них страх фантастическими историями о персонифицированном судие, ожидающем их, чтобы мучить после смерти дольше, чем длилась их жизнь» (8). Идея личного Бога, выставленная в этом последнем отрывке в столь карикатурном виде, является, впрочем, лишь одной из тех идей, которые чаще всего и наиболее яростно отвергали теософисты, по крайней мере, во время первого периода: «Я имею в виду Бога христиан, Отца Иисуса, Творца, короче говоря, моисеева библейского Бога. В такого Бога мы не верим. Мы отвергаем идею личностного, внекосмического и антропоморфного Бога, который — всего лишь гигантская тень человека, да к тому же, человека не в лучших своих проявлениях. Бог теологии, говорим мы, и доказываем это — совокупность противоречий, и невозможен логически» (9). Здесь сказано достаточно, чтобы подумать над ценностью утверждения, которое так часто повторяют лидеры Теософского общества, и согласно которому приверженцы всех религий не найдут в учении этого Общества ничего, что бы могло оскорбить их религиозные чувства. «Оно не стремится побудить людей отказаться от их собственной религии, - утверждает г-жа Безант, - но она скорее подталкивает их к поискам духовной пищи, в которой они нуждаются в глубинах своей веры… Общество не только атакует двух главных врагов человечества, суеверие и материализм, но повсюду, где оно распространяет свою деятельность, оно проповедует мир и делание добра, выступая миротворческой силой в конфликтах, раздирающих современную цивилизацию» (10). Позднее мы увидим то, что представляет собой «эзотерическое христианство» нынешних теософистов; но неплохо было, сразу после цитат, которые мы только что привели, ознакомиться со следующим отрывком, взятым из одной работы М. Ледбитера: «Чтобы облегчить надзор и управление миром, Адепты разделили его на районы, примерно так же, как Церковь делит свою территорию на приходы, с той разницей, что иногда эти районы размером с целый континент. У каждого района есть свой начальник-Адепт, так же как священник управляет своим приходом. Время от времени Церковь предпринимает специальную акцию, направленную на благо ни одного только прихода, но общее благо всех: она направляет то, что называется «внутренней миссией» с целью оживить веру и религиозный пыл по всей стране. Достигнутые результаты не приносят никакой выгоды миссионерам, но способствуют росту эффективности работы в каждом приходе. С определенной точки зрения, Теософское общество напоминает подобную миссию, и естественные разделения, которые образованы на земле областями распространения различных религий, соответствуют отдельным приходам. Наше Общество появилось в каждой из этих областей, вовсе не стремясь к тому, чтобы отвратить людей от религии, которую они исповедуют, а напротив, пытаясь побудить их к лучшему ее пониманию, и прежде всего, к лучшему следованию ей, часто даже возвращая в лоно религии тех, кто прежде оставил ее, представляя им более возвышенную концепцию. С другой стороны, люди, которые, хоть и обладая религиозным темпераментом, не принадлежали ни к какой религии, потому что они не смогли удовлетвориться смутным изложением ортодоксальной доктрины, обнаружили в теософском учении объяснение истины, которое удовлетворило их разум и которого они смогли придерживаться благодаря его широкой терпимости. Среди наших членов есть джайны, парсы, иудеи, мусульмане и христиане, и никто из них не слышал из уст наших наставников ни слова осуждения в адрес своей религии; напротив, во многих случаях деятельность нашего Общества привела к подлинному оживлению религиозного чувства там, где оно пустило корни. Легко можно понять причину подобного, если вспомнить, что все религии имеют источником своего происхождения Братство Белой Ложи. В его рамках существует неведомое для масс, подлинное мировое правительство, и в этом правительстве имеется отдел религиозного образования. Глава этого отдела (то есть «Бодхисаттва») основал все религии, либо сам, либо посредством какого-либо ученика, адаптируя свое учение одновременно для эпохи и для народа, которому оно предназначено» (12). Новым по отношению к учению г-жи Блаватской о происхождении религий здесь является только вмешательство «Боддхисаттвы»; но можно констатировать, что экстравагантные претензии Теософского общества только возрастали в этом плане; мы упомянем еще в качестве курьеза, ссылаясь на того же самого автора, многочисленные начинания любого рода, которые теософисты прямо относили на счет их «Адептов». «Было сказано, что несколько веков назад главы Белой ложи приняли решение, что один раз каждое столетие в течение его последней четверти будет предпринято особое усилие, чтобы придти на помощь человечеству каким-либо образом. Некоторые из этих попыток легко выявить. К таковым относится, например, движение, основанное Христианом Розенкрейцером (13) в XIV в., одновременно с реформой Цзонхавы северного буддизма (14); таковыми также были в Европе Ренессанс в сфере литературы и искусств и изобретение книгопечатания в XV в. В XVI в. мы видим реформы Акбара в Индии; в Англии публикацию трудов лорда Бэкона вместе с блистательным расцветом в царствование Елизаветы; в XVII в. основание Королевского научного общества в Англии и научные труды Роберта Бойля (15) и других после Реставрации. В XVIII в. попытались запустить очень важное движение (чья оккультная история на высших планах известна только малому числу), которое, к несчастью, вышло из-под контроля его лидеров и привело к Французской революции. Наконец, в XIX в. мы пришли к основанию Теософского общества» (16). Здесь, конечно, прекрасный образчик истории, приспособленной под особую теорию теософистов; все эти люди, сами того не подозревая, были, оказывается, агентами «Великой Белой Ложи»! Если бы здесь были только фантазии, как эти, можно было бы просто посмеяться над ними, так как они явно предназначены для простодушных людей и, в конечном счете, не обладают особо большой важностью; то, что здесь намного более значимо, как мы увидим это впоследствии, это манера, в которой теософисты хотят исполнять их роль «миссионеров», особенно в «районе», который соответствует области распространения христианства.

Примечания
1. La Clef de la Theosophie, p. 72.
2. L 'Occultisme dans la Nature, p. 384.
3. La Clef de la Theosophie, pp. 60 и 62.
4. La Clef de la Theosophie, p. 66.
5. См. на эту тему статью Бюрнуфа под названием «Le Bouddisme en Occident» в «Revue des Deux Mondes», 15 июля 1888, и статью г-жи Блаватской «Theosophie et Bouddisme» в «Lotus», сентябрь 1888.
6. Lotus Bleu, 27 мая 1895.
7. Le Bouddhisme Esoterique, pp. 243 et 246.
8. Ibid., p. 272.
9. La Clef de la Theosophie, p. 88.
10. Introduction a la Theosophie, pp. 13-14.
11. Конец этой фразы не совсем ясен из-за ошибок, которые она содержит, по крайней мере в переводе.
12. L 'Occultisme dans la Nature, pp. 378-379.
13. Легендарный основатель Розы и Креста, все сообщаемое о котором, даже его собственное имя, является чисто символическим; узнанная дата возникновения розенкрейцерства яваляется, впрочем, крайне сомнительной.
14. Теософисты повторяют здесь путаницу, созданную «непосвященными» востоковедами: ламаизм, собственно говоря, никогда не был буддизмом.
15. Здесь, без сомнения, намек на связь этого знаменитого химика с розенкрейцером Эринеем Филалетом.
16. Ibid., p. 380.
источник