дни (9) : 23-е

(предыдущее - здесь и в др. заметках, фото - здесь)

На Презентации прозвучало много звонких фраз, к которым я проводил мысленные параллели: например, слова Олега Аронсона: "сегодня тот, кто говорит "я - композитор" - это часть администрации; профессионал/дилетант - неработающее различие" отозвались в сознании тем, что так же бессмысленны теперь и старые политические разграничения правый/левый. Запомнился анекдот из зала: "Циркач приходит устраиваться на работу, рассказывает директору: могу на шпагате играть на скрипке; директор просит заместителя пойти посмотреть, зам. возвращается, отвечает: "ну не Ойстрах".

Из остального:
Мартынов:
"Люди, которые родились до 40-го года, ещё могли быть композиторами; люди, которые родились после 40-го года, являются композиторами всё в более и более слабой степени. Валерий Афанасьев спрашивал: что такое музыка? Я отвечаю: музыка - это то, что невозможно сейчас услышать; то, о чём вы думаете как о музыке, вообще никакого отношения к музыке не имеет. Основной пафос книжки жизнеутверждающий: "может быть музыка возможна" - но мы услышим это не в будущем поколении.

...Информация сейчас приходит на невербальном уровне - это и звук и, может быть, ещё важнее - запах.

...Есть понятие "лабух"; в нашем понимании, лабухи - это оркестровые музыканты, а не знаменитые солисты. Однако лабухи, например - "три великих тенора", враги музыки №1, которые испортили там всё, но мы можем хотя бы подумать иногда об этом и как-то вместить это, но мы не можем подумать о том что лабухами являются критики, потому что критики, видите ли, думают и вносят оценку, а ведь они пишут, ничего не понимая, и за ними остаётся последнее слово, после критиков только Страшный Суд и "история разберётся". У меня был в этой книге и такой посыл: а вот догнать критика и дать ему пинка. Когда на спарринге пропускаешь от противника удар в челюсть - это не обида или задетость, надо разозлиться - но чтобы злость не заливала глаза. Ситуация с премьерой Vita Nova - тестовая как с дифтеритной палочкой: надо было опустить и потом смотреть, есть дифтерит или нет. Повод был ерундовый, а тест можно снять".

Т. Гринденко:
"Аутентика... за что боролись, на то и напоролись. Это было круче авангарда: шишки, которые я и Алексей Любимов получали за "аутентику", были гораздо больше, чем связанные с авангардом. Это быстро стало модным и превратилось в плесень, от которой нам приходилось избавляться - это сейчас абсолютно мёртвое дело. А где аутентичные исполнители новой музыки? История подлинности была связана для нас с открытием новых правил, которые мы освоили, но теперь нужен талант. Талант - это свобода и колоссальная любовь к тому, что ты делаешь. Вот таланта и любви нет".

Е. Черемных:
"Вначале был проект обменных опер, когда московский композитор написал бы для Мариинского, а питерский - для Большого. В Большом эта премьера случилась - "Дети Розенталя" Десятникова, а в Мариинском не дошло".

Мартынов:
"Сейчас написан целый ряд русских опер, написал Смелков, написал, извините меня, даже Тухманов - я оказываюсь в этом разряде, меня путают со Смелковым и Тухмановым; в книге я пишу о том, что критики сравнивают Дубоссарского с Шиловым... Гергиев за две недели до показа Vita Nova слинял, он даже не пришёл на московскую премьеру, у него чутьё как у собаки, потому что со мной он никогда связываться не будет: я - андерграунд, а он - истеблишмент.

...Музыка осуществляет дислокацию, переходит из привычных мест - из консерватории, филармонии, оперных театров, а вот куда она переходит, где она осядет в виде благодатной росы? Явно в местах, не связанных с музыкой. Кейдж поставил в середине века вопрос: становится ли звук проезжающего грузовика музыкальнее, если он проезжает между Филармонией и Консерваторией? И он отвечает: да. Я отвечаю не просто "нет", а говорю, что он становится менее музыкальным, потому что там собрались враги музыки, там собрались музыканты - люди которые блокируют всякое понимание о музыке; там, где они присутствуют, происходит омертвление, там музыки уже никогда не будет - это надо чётко понимать.

...Относительно бюрократии среди композиторов, есть чёткая граница - это 1968 год. Именно после 68-го Штокхаузен, Булез и Берио стали бюрократами. Лигети правильно написал в 80-х: кризис, постигший культуру - системный. Они стали писать неинтересно. Что они все сделали в 80-е годы? Кто ответит на этот вопрос? Пярт написал "табула раса" в 76-м - почему он в 90-е не мог такого написать? Почему Штокхаузен написал Штиммунг в 70-м, а в 80-х не мог?

Ритуал - это умирание человека, где человек не играет, не сочиняет и не поёт, а предоставляет место музыке, тайна музыки - это умирание человека. Надо осуществлять некие ритуалы - вот этого сейчас никто не делает, ни Гергиев, ни Спиваков".

Загний:
"Человек - в большой степени - это то, что он слышит. Анализ окружающей звуковой среды - когда мы заходим в магазины, едем в автобусе, слушаем плееры - вся эта музыка на 99% невменяема, происходит катастрофическое невозвратимое упрощение сознания. Звук - это то, что человек воспринимает раньше всего. Символично, что в Windows музыка находится в разделе "развлечения". Господа, дискуссия пошла в том направлении, когда мы ломимся в открытые двери: там, где такая невменяемая архитектурная звуковая и запахная ситуация, там атрофируется способность к суждению".