Михаил Ромм "Штурм Пика Сталина" 1937

1933 год
Три палатки на базе занимают участники 29-го отряда экспедиции, который получил задание совершить восхождение на пик Сталина. В Оше остались трое: начальник оперативной группы отряда инженер Гетье, председатель московской горной секции ОПТЭ Николаев и врач отряда Маслов. Они резко отличаются от остальных своей "прозодеждой": короткие штаны вместо верховых рейтуз и тяжелые, окованные триконями башмаки вместо сапог. Доктор Маслов, невысокий, коренастый блондин, совмещает в своей персоне врача отряда, художника и альпиниста.
<...>
Двадцать дней караванного пути отделяли Ош от Мургаба и тридцать - от Хорога. Ош был городом караванщиков и чиновников, пересадочным пунктом с железной дороги на вьючную тропу. На Памир уезжали, словно в далекую и опасную ссылку. Брали с собой из Оша "временных памирских жен" и перед отъездом устраивали пьяные проводы. Три года тому назад в Ош приехал Федермессер, дорожный строитель-практик. В потертом портфеле он привез постановление СНК СССР о сооружении автомобильной дороги Ош - Хорог. 720 км труднейшего горного пути по извилистым ущельям, каменистой пустыне и перевалам, достигающим 4800 метров высоты, надо было проложить в два года. Задание казалось невыполнимым в такой короткий срок. Однако работа закипела. На окраине города над воротами маленького домика появилась вывеска "Памирстрой". Из ворот выезжали автомобили с изыскательскими партиями, прокладывавшими трассу.

Широкая лента шоссе легла старой караванной тропой. Четкий ритм автомобильного мотора ворвался в мерное позвякивание бубенцов на шеях верблюдов и сократил путь из Оша в Хорог с сорока дней до четырех. Автомобильная трасса сорвала для таджиков Памира паранджу легенд с Советского союза так же, как для нас - с Памира. Растет поток советских товаров и советской литературы, проникающих в глухие кишлаки. Тот, кто читает газеты, не шлет больше золота Ага-хану. И не Ага- хану, а Ленину поставлен памятник в Хороге...
<...>
Теории о древнем происхождении Памирского нагорья опровергнуты исследованиями последних лет. Памир молод. Совсем недавно - геологически недавно, всего несколько миллионов лет тому назад, - вздыбили космические судороги земную кору складками памирских хребтов. Памир встал со дна моря, простиравшегося от Каспия до границ Монгольской пустыни.

На языке ледника Федченко расположен первый лагерь нашего 29-го отряда - базовый лагерь. Туда лежит наш путь. Я повторяю заповеди Розова: не вставлять ноги глубоко в стремена, не ослаблять повод, если лошадь потеряет упор и поплывет - направлять ее наискось к берегу, если она начнет погружаться с головой - прыгать в воду вверх по течению и плыть, держась за стремя или за хвост. Ни в коем случае не расставаться с лошадью, иначе - гибель. Этим летом в Саук-Сае и Сельдаре потонуло четырнадцать человек.
<...>
За пиком Орджоникидзе мы различаем еще одну вершину. Она почти закрыта своим соседом и кажется гораздо ниже его. Видна только часть широкого снежного шатра. Мы сверяемся с картой. Сверяемся дважды, трижды, боясь ошибиться. Сомнений нет - это пик Сталина, высочайшая вершина СССР, одна из высочайших вершин мира - 7 495 метров. Ни один европеец не проникал сюда до революции.
<...>
Одна лошадь срывается. Она скользит по осыпи, пытаясь удержаться. Она скользит все быстрее, перевертывается на спину. Вьюки летят под гору, и за ними катится по склону лошадь. Высота склона - около 100 метров. Лошадь тяжело шлепается у подножья ледопада. Мы уверены, что она разбилась насмерть. Караванщики спускаются, к ней. К нашему удивлению, лошадь поднимает голову, ошалело осматривается. Потом она встает на ноги. Караванщики выводят ее на тропу и снова спускаются за вьюком. Лошадь стоит спокойно, потом - начинает щипать траву. Мы удивлены хорошим аппетитом животного, только что едва не разбившегося насмерть.
- Чисто нервное, - говорит Шиянов.
<...>
Тысячетонный вал фирна и льда, скатившись с ребра, шел перед нами поперек цирка. Высоко вверх вскидывались клубящиеся клочья снежной пыли, образуя облако, Каплан, забыв опасность, впился в окуляр и, не отрываясь. крутил ручку киноаппарата; доктор бистро щелкал затвором своего "тессара", бросая мне назад кассеты со снятыми пластинками. Лавина прокатилась поперек всего цирка, отразилась от противоположной стены и, внезапно изменив направление, пошла вниз по глетчеру. Она неслась на нас со скоростью и грохотом экспресса. Каплан и доктор продолжали снимать. Страшный снеговой вал неотвратимо приближался. Снежное облако серым крылом закрыло солнце. Еще мгновение - и лавина должна смести нас в трещину. Смешно и бесполезно было бы пытаться cпaсаться бегством. Каплан продолжал вертеть ручку аппарата, доктор продолжал щелкать затвором... Мощь лавины с каждой секундой ослабевала. Трещины глетчера" поглощали снег, он распылялся и поднимался вверх легким облачком. Положение все же было критическим... Но вот, повинуясь рельефу ледника, лавина начала уклоняться вправо. Мы увидали справа перед собой ее левый край, который шел не то на нас, не то немного левее. Еще мгновение, ледяной вал промчался метрах в тридцати слева, обдав нас холодным! вихрем и снежной пылью. Мы были спасены! Совпадение было, действительно необычным. Никогда еще не бывало днем такой большой лавины; и эта единственная за двое суток лавина пошла в ту самую минуту, когда мы приготовились к съемке.

Вернувшись в лагерь, мы не нашли обеда. Елдаш, увидя лавину, решил, что готовить обед больше не для кого...
<...>
У начала гребня - маленькая площадка. На ней Абалаков и Гущин устанавливает две палатки - лагерь "6400".

Страшное ребро форсировано. Они - на его верхней грани. С одной стороны - обрыв в цирк Сталина, в мульду, откуда идут лавины. С другой стороны - отвесный склон к ледопаду Орджоникидзе.

Они уже выше почти всех окружающих вершин. Они смотрят сверху вниз на сахарную голову пика Орджоникидзе, у подножья которого разбит ледниковый лагерь. Лавины, всегда шедшие сверху, рождаются теперь где-то внизу под ними. Весь мир - ниже их. И только вершина пика Сталина высится над ними больше, чем на километр.
<...>
Альпинисты были переведены на голодный паек. Вечером 26-го, после трудного подъема на ребро, они получили по несколько ложек манной каши и чай с галетами. Сказывались недостатки подготовительной работы, вызванные малым числом носильщиков и их неприспособленностью к пребыванию на больших высотах. Абалаков и Гущин взвалили на себя двухпудовую радиостанцию и понесли ее дальше к вершине. На 6400 метре, где каждый килограмм кажется пудом, это был настоящий подвиг силы и выносливости. Осторожно, связанные веревкой, шли они по острому фирновому гребню. Каждый внимательно следил за товарищем. Если бы один из них сорвался с гребня, другой должен был бы тотчас же прыгать вниз на противоположную сторону. И затем, повиснув на веревке над пропастью с двух сторон гребня, они должны были бы снова взобраться наверх.
<...>
Со всех концов Таджикистана на имя Горбунова поступали телеграммы. И из этого вороха сообщений вырисовывались основные, важнейшие результаты экспедиции.

Николай Петрович не мог ходить. В отмороженных пальцах ног шел процесс сухой гангрены. Мы с утра выносили его в сад на соломенный шезлонг. И здесь он работал: выслушивал доклады, писал приказы и письма, вел совещания. И однажды, в солнечный знойный день, Николай Петрович, Абалаков и Гетье рассказали нам подробно о восхождении.
<...>
З сентября 1933
Горбунов и Абалаков разделили скудный рацион дневного пайка. Продовольствие было на исходе. Оставалась одна банка рыбных консервов и одна плитка шоколада. Гетье по-прежнему недвижно лежал в палатке. Рвота утихла, но возобновлялась при малейшей попытке принять пищу или выпить глоток воды. Заострившееся лицо было мертвенно бледно. Шторм наконец стих, и наступила ясная безветренная погода. О том, чтобы идти на вершину, нечего было и думать. Абалаков и Николай Петрович ослабели от восьмидневного недоедания и долгого пребывания на огромной высоте. Гетье безжизненно лежал в палатке. Надо было воспользоваться хорошей погодой и как можно скорее идти вниз.

Вторичное наступление тумана и шторма означало бы верную гибель от голода и истощения. Но Горбунов решил иначе. Еще внизу, в ледниковом лагере, он предвидел возможность такого положения, когда понадобится нечеловеческое усилие воли, чтобы "дожать" вершину. Поэтому-то он и принял участие в восхождении. Он прекрасно понимал, с каким риском, с какой опасностью была связана попытка взять вершину. Но не это смущало его. Он не решался оставить на целый день тяжело больного Гетье. Он боялся по возвращении найти в палатке труп. Он подсел к Гетье. Осторожно и тихо он спросил его, согласен ли он "отпустить" его с Абалаковым на вершину. Гетье не возражал. Этот человек, уже два дня боровшийся со смертью, согласился еще на сутки отсрочить спуск вниз, где ждала его помощь врача.

Горбунов и Абалаков с трудом надели штормовые костюмы. Костюмы превратились в ледяные брони. Потом пришлось ждать, пока солнце поднимется выше и станет немного теплее. Снарядившись в путь, Абалаков и Николай Петрович поставили возле Гетье кастрюлю со снегом и сухой спирт, чтобы больной мог согреть себе воду.

Последний штурм начался. Медленно, шаг за шагом, поднимались альпинисты по отлогим перекатам фирновых полей. Медленно, деление за делением, двигалась стрелка анероида 7000, 7050, 7100. Расстояние между альпинистами увеличивалось. 7300, 7350... Страшная разреженность воздуха сковывает движения, лишает сил, мутит разум. Небо над сверкающим фирном кажется темнофиолетовым. Горбунов смотрит вслед удаляющемуся Абалакову и вдруг видит рядом с ним... самого себя. Он проводит рукой по темным очкам, защищающим глаза от слепящего света, - галлюцинация не исчезает. Он по-прежнему видит самого себя, шагающего рядом с Абалаковым.
<...>
Затем у Горбунова мелькает опасение, что они не успеют до наступления темноты достигнуть вершины, и он кричит Абалакову, чтобы тот не шел дальше: надо вырыть в снегу пещеру, переночевать в ней и завтра продолжать восхождение. Только глубочайшее, еще не изученное наукой действие высоты на все отправления человеческого организма могло породить такую бредовую мысль. Ночевать в снегу без спальных мешков на высоте 7350 м значило через полчаса уснуть навсегда...

Абалаков не слышит. Вершина близка. Она влечет неудержимо. Ничто больше не может остановить Абалакова - ни надвигающаяся темнота, ни признаки вновь начинающейся вьюги. Он идет вперед. 7400, 7450... Он уже на вершинном гребне. Еще несколько десятков метров по гребню к югу, к его наивысшей точке, - и цель достигнута. Но силы изменяют Абалакову. Он падает в снег. Тяжкие молоты стучат в висках. Рот раскрыт, как у рыбы, вынутой из воды. Кислорода нехватает, он задыхается. Отлежавшись, Абалаков попробовал встать. Встать не удалось. Удалось подняться на четвереньки. И на четвереньках, шаг за шагом, преодолевает Абалаков последние метры пути.

Абалаков стоит на вершине. Памир, величайший горный узел мира, лежит под ним грандиозной рельефной картой.
<...>
Блики лунного света лежали на фирновых полях, когда победители вершины вернулись в лагерь. Гетье, считавший, что они заблудились или замерзли, услышал шуршание снега под окованными сталью шекельтонами и голос Горбунова:
- Вершина взята! Ноги целы!
Но когда сняли шекельтоны, оказалось, что у Горбунова пальцы ног жестоко отморожены. Абалаков несколько часов оттирал их снегом. Оттирания не помогли.

На другой день утром приступили к спуску. Для Гетье, пролежавшего четверо суток без еды, с тяжелым сердечным припадком, ослабевшего настолько, что он не мог пошевелиться, спуск, казалось, был невозможен. И тем не менее он спустился.

В прорыве хребта между пиками Ворошилова и Реввоенсовета высится скала. Ее верхушка в точности повторяет контуры памятника Гоголю на Арбатской площади в Москве. Скала носит название "Гоголь на Памире".
<...>
К полдню до лагеря добираются Горбунов, Гетье и Маслов. Отряд остается в подгорном на дневку. Горбунов составляет текст телеграмм в Москву, текст рапорта партии и правительству о выполнении 29-м отрядом труднейшего задания, о победе, одержанной советской наукой и альпинизмом.

"Москва, Кремль, товарищу Сталину. С радостью сообщаем Вам, что впервые исследованная нами в прошлом году высочайшая вершина СССР, названная Вашим именем, именем любимого вождя мирового пролетариата, взята 3/IX нашей штурмовой группой.. На пике установлены две научные метеорологические станции. Группа шлет Вам пламенный привет. Горбунов".