Как уже говорилось, изначально не только для царского рода, но и для традиционной знати определяющим элементом был элемент духовный. Как и в первом случае, можно представить себе ситуацию, при которой он является не врождённым, но, напротив, приобретённым. В этом случае мы имеем дело с тем же различием, которое существует между инициацией и инвеститурой. Инвеституре на Западе соответствует возведение в рыцарский сан, то есть ритуальное посвящение, свойственное рыцарскому сословию; инициации - т.е. сокровенной, прямой и индивидуальной реализации собственной природы - соответствует героическое деяние в традиционном понимании, то есть священное деяние, соответствующее учению о "священной войне" и mors triumphalis [лат. - триумфальной смерти -ВВВ].

Об этой, второй возможности мы ещё поговорим отдельно. Здесь же речь пойдёт исключительно о духе и тайне средневекового рыцарства, представляющего собой образец первой возможности.

Прежде всего, следует отметить существовавшее на Западе различие между феодальной и рыцарской аристократией. Первая была связана с землёй и верностью - fides - конкретному князю. Между тем, рыцарство представляло собой надтерриториальную и наднациональную общность, члены которой, посвятившие себя воинскому служению, не имели родины и приносили клятву верности не конкретной личности, но, во-первых, особой этике, основополагающим ценностями коей были честь, правдивость, мужество и преданность (1), и, во-вторых, духовной власти универсального типа, каковой была власть Империи. Рыцарство и великие рыцарские ордена христианского мира по сути служили Империи, также как священничество и монашество - Церкви. Рыцарство не носило обязательно наследственного характера - рыцарем можно было стать. Для этого требовалось, чтобы претендент на рыцарское звание совершил определённые деяния, которые доказывали бы его героическое презрение к жизни и так называемую двойную верность (т. е. верность принципам истины и чести). В древнейших формах рыцарского посвящения рыцарь напрямую возводился в сан другим рыцарем, без участия священника, поскольку предполагалось, что непосредственно в самом рыцаре наличествует некая сила, - можно сказать "подобная флюиду (тонкому влиянию?)" - способная порождать новых рыцарей путём прямой передачи. Следы подобных ритуалов прослеживаются также в индоарийской традиции - "воины, посвящающие воинов" (2). Позднее возник особый религиозный обряд рыцарского посвящения (3).

Но это не всё. Можно указать на ещё один, более глубокий аспект европейского рыцарства. Начнём с того, что рыцари посвящали свои героические подвиги в том числе и женщине, и культ женщины в целом в европейском рыцарстве был развит настолько, что иногда обретал, казалось бы, абсурдные и даже болезненные формы, если воспринимать его буквально. Одним из самых распространённых сюжетов рыцарских легенд (дел в суде?) является принесение клятвы безоговорочной верности женщине и согласно замковой (орденской?) теологии не было никаких сомнений в том, что рыцарю, погибшему во имя своей "дамы", уготована та же участь блаженного бессмертия, что была обеспечена крестоносцу, павшему в битве за освобождение Храма Господня. По сути, верность Богу и верность женщине рассматривались как равноценные. Можно также отметить, что в соответствии с некоторыми обрядами "дама" новообращённого рыцаря должна была разоблачить его и препроводить его в купальню, чтобы он очистился перед посвящением в рыцарский сан (4). С другой стороны, герои довольно скабрезных приключений с участием "женщин", такие как Тристан и Ланселот, одновременно были рыцарями Короля Артура, посвятившими себя поискам Грааля, членами того же ордена "небесных рыцарей", к которым принадлежал гиперборейский "лебединый рыцарь".

На самом деле во всём этом зачастую был скрыт эзотерический смысл, не доступный ни судьям Инквизиции, ни простолюдинам, поскольку он был облачён в грубые одежды причудливых обычаев и любовных историй. Во многих случаях под "дамой" рыцаря подразумевалось то же, что и под "дамой", служившей предметом поклонения для членов известного гиббелинского общества "Верных Любви", что также имеет отношение к универсальному традиционному символизму. "Дама", которой рыцарь приносил клятву безоговорочной верности, которой он посвящал свой крестовый поход, "дама", принимающая участие в обряде очищения, которое было для рыцаря наградой и обеспечивало его бессмертие в случае гибели ради неё, более-менее отчётливо (осознанно?) воспринималась как олицетворение "Святой Мудрости", как воплощение "трансцендентной" или "божественной" женщины или преображающей духовной силы и вечной жизни. Сегодня появились исследования, посвящённые деятельности "Верных Любви", где этот аспект средневекового рыцарства получил документальное подтверждение (5). Кроме того этот сюжет встречается в известном традиционном корпусе мифов и саг, где "женщина" выступает именно в этой роли. От Гебы, воплощения вечной юности, ставшей супругой героя Геракла на Олимпе, от Идунн (чьё имя означает - обновление, омоложение) и Гуннлёд, хранительницы магического напитка Одрёрира, до Фрейи, богини света, которая является предметом постоянного и безуспешного вожделения "стихийных духов" [ётунов - ВВВ], и Сигрдривы-Брюнхильды, которую Вотан предназначает в земные супруги герою, которому удастся преодолеть огненную преграду (6); от женщины (дамы) "Земли Живых" и "Победоносного" (Boagad?), которая очаровывает галльского (гэльского?) героя Condal Cain, до египетских женщин, хранительницей "ключа жизни" и лотоса воскрешения (?) и ацтекской Teoyamiqui, сопровождающей павших героев к "Дому Солнца"; от "прекрасной и статной девы", проводящей души по небесному мосту Чинвад (7), до Ардви-Сура Анахита, "святой и могучей, ведущей своё происхождение от бога света", которую молят о даровании "славы, принадлежащей арийской расе и святому Заратустре", т.е. мудрости и победы (8); от "супруги" Гесера, тибетского героя, эманации "Долмы (?) Завоевательницы", титула имеющего отношение к двойственному значению санскритского слова шакти, которое означает как "супругу", так и "силу", до фраваши, женских божеств, одновременно (подобно валькириям) являющихся воплощением как трансцендентной части человеческой души, так и теми, кто "дарует победу тем, кто взывает к ним; благо тем, кто их любит, исцеленье - больным" (9) и т.д.; везде мы имеем дело с одним и тем же сюжетом. Он позволяет нам проникнуть в эзотерическую сторону определённой части рыцарской литературы, посвященной женщине и её культу. Индоарийская традиция гласит: "Поистине, не ради кшатры [в материальном смысле] дорога кшатра, но ради Атмана ["совершенно светлого и бессмертного" начала "Я"] дорога кшатра... Кшатра оставляет того, кто считает кшатру отличной от Атмана" (10). Именно эта идея лежит в основе указанного "женского культа" (дама) в средневековом рыцарстве. [кшатра=кшатрийское, т.е. воинское достоинство/качество - ВВВ].

Однако необходимо обратить внимание на то, что символизм "женщины" в отдельных случаях может приобретать отрицательное "гинекократическое" значение, о чём мы будем говорить более подробно в дальнейшем (см. часть II, гл. 6), отличное от того, каковым он обладал в рыцарской традиции, где он был связан с "духовным мужеством", о чём мы говорили ранее, рассматривая отношения между царём и жрецом. Постоянное, настойчивое использование женских образов, свойственное циклам героического типа, на самом деле, означает только одно √ даже перед лицом силы, способной озарить (просветить?) рыцаря или героя и вывести его на сверхчеловеческий уровень, образцовым поведением для него является активная и утверждающая позиция по отношению к женщине, каковая в любой нормальной культуре является естественной для настоящего мужчины. Именно эта "тайна" в более-менее скрытом (латентном, зашифрованном) виде скрыта в средневековой рыцарской литературе, что отчасти связано также с так называемыми "Судами Любви"; например, достаточно вспомнить, тот глубочайший смысл, который вкладывался в одну из наиболее часто обсуждаемых там тем относительно того, кому должна отдавать своё предпочтение "дама" - "монаху" или рыцарю (11). Точно также встречающиеся в некоторых рыцарских кодексах заявления о том, что рыцарь, выступающий в своём почти жреческом качестве или непосредственно как "небесный рыцарь", имеет право на всех чужих женщин, включая даже женщину своего суверена - естественно, если сумеет доказать, что он сильнее, - что само обладание "дамой" автоматически вытекает из его победы (12), имеют эзотерический аспект. Здесь можно сослаться на то, что мы уже говорили ранее, рассматривая легенду о царе Немейского леса (см. стр. (30) и сл.).

Здесь мы выходим на уровень реального жизненного опыта, так что не стоит думать, что речь идёт исключительно об абстрактных символах, никак не связанных с практикой. В частности, в другой нашей книге "Метафизика пола" мы уже касались тех случаев, когда "инициатическая женщина" или "тайная женщина" пробуждается в реальной женщине, а эрос, любовь, секс понимаются и используются в соответствии с их реальными возможностями к достижению трансцендентности, на которые указывают многие традиционные учения, что позволяет выделить их в качестве особого пути, ведущего к действенному снятию границ "Я" и достижению сопричастности к высшим формам бытия. На этом, пожалуй, можно остановиться.

Рассеянные материализованные осколки (редкие следы?) древнего символизма встречаются и в других случаях (?). Социальный престиж рыцарства, тесный союз между рыцарем и его конём, который доходит до того, что он поровну делит с ним опасности и славу и ритуально теряет свой статус (деградирует?), если позволяет выбить себя из седла, все эти моменты также выходят за рамки чисто материального аспекта и являются развитием (продолжением?) древнего символизма коня (13). Действительно, крылатый конь, возносящийся в небеса, которого в качества испытания должны оседлать божественные герои, фигурирует в известных мифах о Персее и Беллерофонте. Этот символизм ещё более прозрачен в платоновском мифе, где способность уладить конфликт между белым и чёрным конём, в котором душа выступает в качестве возничего, решает её посмертную судьбу (14); можно вспомнить также миф о Фаэтоне, которого привела к гибели ретивость его скакуна, стремящегося достичь Гелиоса. Конь, традиционно связанный также с Посейдоном, богом водной стихии, в частности, является символом стихийной силы жизни; а его связь с Марсом - другим конным богом классической античности √ делает его олицетворением той же силы, но уже в аспекте воинского начала. Это проясняет также смысл двух символических представлений, которые в данном контексте имеют особое значение. В первую очередь, речь идёт о некоторых классических представлениях, в соответствии с которыми "героизированная", то есть преображённая душа, изображается как всадник или в сопровождении коня (15). Во-вторых, речь идёт о так называемом Калки-аватаре, который, согласно индоарийской традиции в образе белого коня он станет олицетворением силы, должной положить конец "тёмному веку", уничтожив злодеев и, в частности, млечхов, каковые являются никем иными, как выродившимися и отлученными от сакрального (начала) воинами (16); вопреки ним, приход Калки-аватары приведёт к восстановлению изначальной духовности. Развитие этих символических сюжетов можно без труда проследить в римском мире, и от него как раз вплоть до рыцарского Средневековья.

С более относительной и исторической точек зрения элемент европейской рыцарской аристократии формально институтализировался (законодательно оформлялся?) ритуалом возведения в рыцарский сан, окончательно закрепившимся к XII в. После двойного семилетнего срока служения господину (?), который длился от семи до четырнадцати и от четырнадцати до двадцати одного года, за время которого кандидат должен был доказать свою лояльность (преданность), верность и отвагу, он проходил обряд посвящения, как правило совершаемый на Пасху или на Троицу (17), то есть в праздничные дни, прямо связанные с идеями воскрешения или "нисхождения Духа". Этому предшествовал период поста и покаяния, затем символического очищения в купальне, после которых - как пишет Реди - "для этих рыцарей" начиналась новая жизнь с новыми обычаями (этикой?)". За этим посвящением - или иногда после него - следовало "бдение с оружием" (?); посвящаемый проводил ночь в храме, стоя на ногах или на коленях, садиться хотя бы на мгновение было запрещено, моля Бога о помощи в обретении тех качеств, которых ему не доставало, чтобы стать полноценным рыцарем. Как бы то ни было, после ритуального омовения рыцарь, по примеру древних, посвящаемых в Таинства, надевал белые одежды, символизирующие обновление и очищение его естества (18), иногда к этому добавляли ещё два предмета одежды, один - чёрный, как напоминание о диссолюции (растворении?) смертной природы, и красный - в память о ждущих его подвигах, ради совершения которых он при необходимости должен быть готов пролить свою кровь (19). Наконец, священник (?) освящал оружие, положенное на алтарь, что служило окончанием ритуала, то есть считалось что неофит получил (?) определённое духовное влияние, должное поддерживать "новую жизнь" в рыцаре, возведенном в сан и ставшим членом универсального (вселенского) ордена (20). На Средневековье приходится расцвет литературы (?), в которой всё оружие и все предметы рыцарского облачения трактуются как символы духовных или этических качеств (достоинств), которые должны служить ему материальным напоминанием об этих добродетелях, связывая всякое совершенное им действие вовне с внутренним действием.

--------------------
1. См. Hue Le Maine, "Quis plus craient mort que honte n'a droit en seigniorie"; Aye D'Avignon, "Mieux vauroie morir que a honte extre en vie" (apud L. Gautier, "La chevalerie", Paris, 1884, p. 29), что касается культа правдивости (истины) рыцарская клятва гласила: "Во имя Бога, который не лжёт" - что непосредственно связано с арийским культом правдивости (истины), в котором, например, Митра был одновременно богом клятвы, а иранская традиция утверждает, что царь Йима утратил мистическую "славу" как только солгал - точно также в ... (IV, 237) написано, что сила жертвоприношения уничтожается ложью.
2. Gautier, Op. cit., p. 257; ..., XII, viii, 3, 19.
3. См. Gautier, Op. cit., pp. 250-255.
4. См. Michaud, "Histoire des Croisaders", Milano, 1909, p. 581.
5. См. E. Aroux, "Les mysteres de la Chevalerie", Paris, 1858; L. Valli, "Dante e il linguaggio segreto dei "Fideli d'Amore", Roma, 1928; A. Ricolfi, "Studi sui Fideli d'Amore", Milano, 1933.
6. См. "Эдду": ... , Гуннлёд, кроме напитка богов, является также как и Геспериды (см. один из подвигов Геракла, обеспечивших ему бессмертие) хранительницей золотого яблока. Сигрдрива по отношению к "пробуждающему" её Сигурду является носительницей мудрости, которая передаёт героя в том числе знание рун победы. Наконец, можно вспомнить в той же традиции "чудесную (волшебную) женщину", ожидающую на горе (холме) того "кто сияет как солнце", кто навечно останется с ней (). Огненная преграда вокруг погруженной в сон "женщины" напоминает христианский образ той преграды, которая закрывает вход в рай после падения Адама.
7. "Видевдат", 19.30.
8. "Ясна", X, 7, 85-86.
9. "Яшт", XII, 23-24.
10. "Брихадараньяка упанишада", II, 4, 5-6.
11. См. Ricolfi ("Studi sui Fideli d'Amore", cit., p. 30), который показывает. Что "в 13-ом веке божественный ум как правило является женским, а не мужским"; это Мудрость, знание или "наша мадонна Интеллигенция"; хотя в некоторых образах символ, связанный с активностью, относится к мужчине (стр. 50-51). Это отражает идеал, соответствующий как раз истине "воина", а не "монаха".
12. См. Delecluze, "Roland ou de la chevalerie", Paris, 1845, v. I, pp. 132-133.
13. См. V. E. Michelet, "Le secret de la chevalerie", Paris, 1930, v. I, pp. 8-12.
14. Платон, "Федр", 253 d и далее.
15. См. например барельефы в Танагре и Тирее (Tanagra и Tirea?) (Furtwaengler, "Sammlung Sabouroff", tav. XXXIV, n.1; I, p. 28; Saglio, Dict., etc., v. V, pp. 153-154). На втором нагая душа в хламиде держит коня за поводья; рядом, среди прочих, находится крайне многозначительный символ дерева со змеёй.
16. "Вишну-пурана", IV, 24; IV, 3.
17. См. Gautier, Op. cit., p. 251. В праздник Пасхи, день, несомненно выбранный не произвольно, ещё задолго до христианства, многие народы праздновали обряд "нисхождения огня", что очевидным образом свидетельствует о его связи с различными традициями "солнечного" типа. Говоря о двух семилетних сроках, проходимых кандидатом на посвящение в рыцари, стоит напомнить, что тот же ритм (?) соблюдался в воспитании в Греции (см. Платон), что было не лишено глубоких оснований, так, согласно традиционному учению число семь заведует (?) ритмами развития сил, действующих в человеке и в природе.
18. О символизме омовения уже говорилось, что в соответствии с некоторыми ритуалами именно "женщина" (дама" "раздевала" и препровождала рыцаря в купальню. В дальневосточной традиции надпись под царской купальней? гласит: "Обновляйся полностью ежедневно √ делай это снова и снова, всегда" (Ta-hio, II, 1).
19. Эти три цвета, иногда отражённые символизмом трёх одежд (например у Бернардо Тревизано ?) стоят в центре герметического Царского Искусства и имеют то же значение, что и три стадии (момента) инициатического палингенезиса (возрождения) ?: "красному" соответствуют "Огонь" и "Солнце".
20. См. L. Gautier, "La chevalerie", (cit., pp. 288-299); G. De Castro, "Fratellanze segrete", cit., pp. 127-129; C. Menustrier, "De la chevalerie ancienne et moderne", Paris, 1683, c. 1, p. 21 и сл. Использовались (применялись) также "пощёчина?" и "подзатыльник?", и если (хотя) термин adouber (фр. - посвящение в рыцари, дословно зачеканить, заклепать √ прим. перев.) по отношению к рыцарскому посвящению происходит от англосаксонского dubban, наносить удар, и связан с сильным (болезненным) ударом, который получал рыцарь от посвящающего его, его можно рассматривать как ритуальное "умерщвление" - нередко описываемое также с точки зрения христианских моральных понятий (см. Delecluze, Op.cit., v. I, pp. 77-78) √ которое должна претерпеть человеческая природа рыцаря, чтобы достичь сопричастности высшей природы. На тайном языке "Верных Любви" говорили, соответственно, о "ране" или "почти смертельном ударе", нанесённом "Любовью" или созерцанием "Дамы".