1. Герметизм

Выше уже было сказано о том, что сабеи Харрана возводили свою преемственность к Гермесу и Агатодаймону. Наиболее знаменитый из их учителей Табит ибн Корра (ум. в 901 г.) написал на сирийском и сам перевел на арабский книгу "Установления Гермеса". Для манихеев Гермес был одним из пяти великих пророков, предшествующих Мани. Из манихейской профетологии его образ перешел в профетологию исламскую, где он был отождествлен с Идрисом и Енохом (Охнох).

Нет ничего удивительного в том, что первыми мусульманами, занявшимися герметизмом, были шииты. С одной стороны, шиитская профетология допускает существование той категории пророков, к которой принадлежал Гермес. Это не пророк-законодатель, посланный для того, чтобы открыть людям шариат. Его предназначение в священной истории пророков состояло в том, чтобы организовать жизнь первых оседлых земледельцев и научить людей техническим и научным знаниям. С другой стороны, шиитская гносеология говорит о существовании общего способа познания для простых Наби, предшествующих Исламу (таких как Гермес), и Имамов (Авлийа), приходящих во время цикла валайат, следующего за циклом пророчества. Это прямое божественное вдохновение (ильхам). Исходя из этого, герметическая философия определяет себя как хикмат ладонийа, вдохновенная мудрость, т.е. пророческая философия.

Сунниты, по свидетельству Шахрастани, напротив, отказывали сабейскому герметизму в статусе пророческой религии, т.к. он был несовместим, по их мнению, с пророком-законодателем шариата: вознесение духа на Небо, которому Гермес учил своих адептов, делает необязательной веру в Ангела, нисходящего для того, чтобы открыть пророку божественный текст. В оптике шиитской профетологии и гносеологии такой несовместимости нет. Это имело далеко идущие последствия. Данное обстоятельство объясняет, почему герметизм, проникший в Ислам через ворота шиизма, получил признание еще до знакомства мусульман с логикой и метафизикой Аристотеля. Этот факт также делает понятным причины шиитской позиции по отношению к этому явлению и ее последствия для будущего исламской философии. В то же время со стороны суннитов шиитская, а также исмаилитская и герметическая позиции однозначно рассматривались как враждебные пророчеству и разрушающие юридический шариатский Ислам.

Как и многие "сильные личности" эпохи, ученик философа аль-Кинди иранский философ Сарахши (ум. в 899 г.) был шиитом или по крайней мере слыл им. Он написал труд (к сожалению, утерянный) по религии сабеев. Его учитель аль-Кинди прочел в "Поимандре" то, чему учил Гермес своего сына, говоря о тайне божественной трансцендентности, и сказал после этого, что ни один мусульманский философ не может сказать по этому вопросу больше. К сожалению, у сабеев не было "Книги", принесенной пророком-законодателем. Поэтому они не могли рассматриваться в качестве ахль аль-Китаб. Члены общины мало-помалу переходили в Ислам. Их последний известный руководитель Хокайм ибн Иса ибн Марван умер в 944 г. Тем не менее, их влияние оставило нестираемые следы. Их убежденность в бесполезности силлогизма для различения божественных атрибутов повлияло на замечания Имама Джафара по поводу диалектики (науки Калама). Кое-что из их терминологии, восходящей к манихейству, мы находим у Шальмагани (ум. в 934 г.), трагической фигуры ультра-шиизма. Что-то из их учения при посредничестве египтянина Зу'ль Нуна Мисри, мистика и алхимика (ум. в 859 г.), проникло в суфизм (Харраз, ум. в 899 г.; Халладж, ум. в 922 г.). Исламские неоплатоники, осуществившие синтез спекулятивной философии и духовного опыта возводили к Гермесу свою инициатическую цепь (иснад). Среди них нужно упомянуть Сухраварди (ум. в 1191 г.), Ибн Сабина (ум. в 1270 г.). В XIII в. иранский философ-шиит Афзал Кашани перевел на персидский язык герметический трактат. Гермес не перестает фигурировать в историях пророков, написанных в XVII в. в Иране Маджлиси и Ашкевари.

Можно выделить следующие основные черты герметического мышления, повлиявшие на исламскую философию: убеждение в том, что божество недоступно силлогизмам, нисходит на землю посредством эманаций, что его можно достичь с помощью молитвы, аскезы и заклинаний. Идея циклического времени солидарна с концепцией герметической астрологии (эта идея является основой учения о времени в исмаилитском шиизме; у нусайритов Гермес является теофанией второго "купола"; у друзов Охнох отождествляется с Евой, второй эманацией, мировой Душой). Как писал Массиньон, "Существует синтетическая физика, которая не противопоставляет подлунный мир Небу эмпирея, а четыре элемента - квинтэссенции. Она утверждает единство вселенной"... Отсюда происходит то, что Л. Массиньон назвал "каузальными аномалистическими сериями", т.е. тенденция всегда рассматривать не только общие законы, но и индивидуальные случаи, в том числе отклонения. Это отличает герметизм от аристотелизма и сближает с конкретной и эмпирической диалектикой стоиков. Данный принцип характерен не только для школы арабских филологов из Куфы, но и для всей совокупности шиитской науки, склонной к рассмотрению индивидуальных случаев (у Ибн Бабуйеха, например). Апогеем этого стала метафизика существования, противопоставленная Муллой Садра Ширази, метафизике сущностей.

Здесь невозможно назвать все произведения герметической традиции в Исламе: трактаты, приписываемые Гермесу, его ученикам (Останесу, Зосиме и т.д.), переводы ("Книга Кратеса", "Книга Друга"), работы, принадлежащие Ибн Вахшье и приписываемые ему (среди них знаменитое "Земледелие набатеев", являющееся на самом деле трудом шиита Абу Талиба Ахмада ибн аль-Зайата из семьи визирей, ум. в 951 г.). В то же время необходимо особо отметить два больших герметических арабских произведения: 1) "Книга тайны Творения и техники Природы (сирр аль-халика)", написанная в правление халифа Мамуна (ум. в 833 г.) мусульманским анонимом и опубликованная под именем Аполлония Тианского. Этот трактат завершается знаменитой "Изумрудной скрижалью", Tabula smaragdina (что сближает его с "Книгой сокровищ", энциклопедией естественных наук, написанной в ту же эпоху Иовом Эдесским, врачом-несторианином, лечившим при дворе Аббасидов); 2) "Цель мудреца" (Гайат аль-Хаким, безосновательно приписывалась Масламе Маджрити, ум. в 1007г.). Этот трактат содержит ценную информацию по астральной литургии сабеев и учению Сократа о "Совершенной Природе".

Тема "Совершенной Природы" (аль-тиба аль-тамм) является одной из самых распространенных в этой литературе. Совершенная Природа - это "духовная сущность" (руханийат), "Ангел философа", его личный проводник, посвящающий его в мудрость. Это другое имя Даэны, небесного Alter ego, световой Фигуры души, являющейся избраннику в момент его исхода из тела согласно учению зороастрийцев и манихеев.²⁵ Видение Совершенной Природы у Гермеса комментировалось Сухраварди и всей школой ишраки вплоть до Муллы Садра и его учеников. Из темы "Совершенной Природы" Абу'ль Баракат Багдади выводил дополнения к авиценновской доктрине об активном Интеллекте. Можно проследить следы "Совершенной Природы", появляющейся под другими именами: именно на ее поиски направляется странник мистических персидских поэм Аттара. Наджм Кубра определил ее в своих творениях как "Небесного Свидетеля", "невидмого проводника". Даймон Сократа, личный даймон Плотина - это тоже она. Именно герметизм натолкнул мудрецов Ислама на поиски этого "небесного я", "я во втором лице", цели внутреннего путешествия и личной реализации.


примечания:

   ²⁵   световой фигуре души, ангелическому двойнику, посвящена одна из глав прекрасной книги А.Корбэна L'homme de lumiere dans le soufisme iranien. Paris, 1984. ^{в текст}


2. Джабир ибн Хайан и алхимия

Огромный корпус герметических сочинений приписывается авторству Джабира ибн Хайана. Вопрос об их настоящем авторе остается открытым. Бертело, ссылаясь на мифологичность фигуры Джабира (Гебер латинских источников), это авторство полностью отрицал. Хольмъярд, напротив, собрал массу аргументов в пользу этой традиции: Джабир действительно жил во второй половине 8в., был учеником 6-го Имама Джафара и автором огромного собрания сочинений. Ему приписывают около трех тысяч трактатов (что не так уж и невероятно, если сравнить с количеством произведений Ибн Араби или Маджлиси). Руска предлагал промежуточный вывод: исключая прямое влияние Имама (что определенным образом подтверждает шиитская традиция), он признавал, что эти произведения были написаны в Иране. Пауль Краус, опираясь на тщательные и кропотливые исследования, сделал вывод о том, что этот корпус принадлежит множеству авторов: вокруг первоначального ядра были сгруппированы позднейшие произведения. Он датировал их написание IX-X вв., но никак не VIII.

Тем не менее хочется заметить, что несмотря на различие в "технических" и "гуманитарных" произведениях собрания, между всеми ними прослеживается органическая связь, и все они написаны в одной тональности. Даже если считать, что данный корпус написан под влиянием "Тайны творения", приписываемой Аполлонию Тианскому, нет никаких оснований утверждать, что он обязан этому произведению своей лексикой и тематикой. Антиджабировское свидетельство философа Сулеймана Мантики Седжестани (ум. в 981 г.) противоречит само себе. Откровенно говоря, мы думаем, что в этой сфере (учитывая, что большое количество произведений той эпохи безвозвратно утеряны) намерение дать объяснение традиции более плодотворно, чем историческая гиперкритика. Если не обесценивать и не игнорировать систематически сведения, почерпнутые из хадисов шиитских Имамов (нехватка исследований по шиизму здесь ощущается очень сильно), и если вспомнить, что исмаилизм возник среди окружения Имама Исмаила, сына Имама Джафара, то связи Джабира с исмаилизмом и с Имамом станут вполне очевидными. Нет никакого основания оспаривать сведения алхимика Джалдаки, утверждавшего, что алхимик Джабир ибн Хайан был учеником 6-го Имама и адептом 8-го Имама Али Реза и умер в Тусе (Хорасан) в 804г. Утверждение о множестве авторов также не дает права сомневаться в существовании реального исторического Джабира ибн Хайана.

Пауль Краус в своих исследованиях пытался показать, что джабировская теория Взвешивания (мизан) "представляла наиболее решительную попытку установить строгую количественную систему естественных наук в Средневековье". Остается еще показать связи алхимии Джабира с религиозной философией исмаилизма. Ведь "количественная" наука Джабира - это не просто эпизод в главе о примитивном периоде истории наук (наук в том смысле, какой вкладывается в это слово в наши дни). Это целая картина мира. Наука Взвешивания стремилась объединить все данные человеческого знания. Она применима не только к трем царствам "подлунного мира", но также и к движению звезд и к процессам в мире духовном. Как сказано в "Книге Пятидесяти", есть Весы для того, чтобы измерить "Интеллект, мировую Душу, Природу, Формы, Сферы, звезды, четыре природных Качества, животный и растительный мир, мир минералов, наконец Весы для букв, наиболее совершенные из всех". Нужно опасаться, как бы термин "количественная", примененный к джабировой науке, не вызвал каких-нибудь двусмысленностей или иллюзий.

Цель "науки Взвешивания" состояла в том, чтобы открыть в каждом теле соотношение между проявленным и скрытым (захир и батин, экзотерическим и эзотерическим). Алхимическая операция предстает таким образом как частный случай тавиля (духовного толкования): спрятать явное, вывести на свет скрытое. Как долго объясняется в "Книге о рыночной площади Интеллекта" (Китаб майдан аль-акль), измерить качества вещи (жар, холод, сухость, влажность) значит измерить соответствующее ей количество мировой Души, т.е. интенсивность желания Души, падающей в материю. Принцип Весов (мавазин) основывается именно на желании, которое Душа испытывает к Элементам. Можно сказать, что трансмутация Души, возвращющейся в исходное состояние обуславливает трансмутацию тел: Душа есть место этой трансмутации. Алхимическая операция, таким образом, оказывается операцией душевно-духовной по преимуществу, не потому, что алхимические тексты являются "аллегорией Души", но потому что фазы этой операции, реально выполняемой на реальном материале, совпадают с фазами возвращения Души к самой себе.

Сложные способы и порой колоссальные цифры, столь тщательно приводимые Джабиром, лишены смысла для наших лабораторий. Принципом и целью науки Взвешивания является измерение желания мирвой Души, заключенной в каждой субстанции. В ней трудно углядеть предвосхищение современной количественной науки. Напротив, в ней можно увидеть предвосхищение той "энергетики души", которая так необходима в наши дни. Взвешивание Джабира - вот та единственная алгебра, которой можно измерить степень духовной энергии Души, заключенной в Природе. Освободить эту энергию является задачей алхимика, который освобождая Природу, освобождает и собственную душу.

Мы уже узнали, что Джабир считал Весы для букв самыми совершенными из всех. Мусульманские мистики заимствовали теорию античного гнозиса, рассматривавшего буквы алфавита как основу для Творения, представляющего собой материализацию божественного Слова (Марк-гностик, шиитский гностик Мугира). Имам Джафар рассматривался ими как основатель "науки букв". То же можно сказать и о суннитских мистиках, подвергшихся влиянию шиитов во второй половине 9в. Эту теорию плодотворно применяли Ибн Араби и его школа. Исследования божественного Имени исмаилитами соответствуют с аналогичными штудиями тетраграмматона в еврейском гнозисе.

"Взвешивание букв" является главной темой трактата Джабира "Книга Славного" (Китаб аль-Маджид). Эта книга поможет нам лучше раскрыть связь его алхимической доктрины с исмаилитским гнозисом и, может быть, приоткроет тайну его личности. В этом трактате долго анализируются ценность и смысл трех символических букв: айн (символизирует Имама, Молчаливого, самит, Али); мим (символизирует пророка, Натик, объявляющего шариат, Мухаммада); син (Салман, Ходжат). Выше уже было отмечено, что порядок старшинства, по которому располагаются эти буквы, различен в двенадцатиричном шиизме и фатимидском исмаилизме (мим, айн, син) и в протоисмаилизме (периода "Семи боев Салмана" и трактата Умм аль-Китаб) и исмаилизме Аламута (айн, син, мим): во-втором случае мы видим превосходство Салмана, Ходжата, над мим. Этот порядок старшинства Джабир мотивирует строгим применением своей науки Весов.

Кто такой син, Славный? Джабир ни разу не говорит о том, что речь идет об ожидаемом Имаме, Эликсире (аль-Иксир), который, эманируя из божественного Духа, изменит положение дел в нашем мире (эта идея свойственна шиитской эсхатологии, которую западные исследователи слишком часто политизируют). Син - это Странник, Изгнанник (гариб), Ятым (сирота, одиночка, посторонний), тот, кто благодаря собственному усилию находит дорогу к Имаму; тот, кто показывает чистый свет айн (Имама) таким же странникам, как и он, чистый свет, отменяющий Закон, "сжигающий" души и тела, Свет, который передавался по очереди, начиная с Сифа, сына Адама и до Христа, от Христа к Мухаммаду, от Мухаммада к Салману. Итак, понять "Книгу Славного" значит понять весь корпус сочинений Джабира. Говоря о химьяритском (южноарабском) языке и таинственном шейхе, преподающем его, он пишет: "Читая Книгу Морфологии, ты узнаешь о достоинстве этого шейха, так же как и о твоем собственном достоинстве, о читатель. Аллах знает, что ты - это он". Личность Джабира - не миф и не легенда, но Джабир больше, чем историческая личность. Славный - это архетип; каждый из редакторов корпуса получал частицу архетипа Джабира.

Алхимическое влияние в исламской философии представлено несколькими именами. Муайадуддин Хуссейн Туграи, знаменитый поэт и алхимик из Исфахана (казнен в 1121 г.). Мухиддин Ахмад Буни (ум. в 1225 г.), изучивший сотни произведений Джабира. Великий алхимик Айдамир Джалдаки (ум. между 1342 и 1360 гг.) часто обращался к Джабиру; среди его многочисленных произведений "Книга, демонстрирующая тайны науки Взвешивания", состоящая из четырех объемных томов (в произведении уделяется большое внимание духовной трансмутации, связанной с алхимической операцией). Финальная глава книги Натаидж аль-фикар, "Сон жреца", знаменует соединение Гермеса с Совершенной Природой). В Иране XV в. суфийский учитель из Кермана Шах Нигматулла Вали оставил собственноручные комментарии на полях книги Джалдаки (Нихайат аль-талиб). На рубеже XVIII и XIX вв. деятели суфийского ренессанса в Иране Нур Али-Шах и Музаффар Али-Шах применяли алхимические понятия к фазам мистического соединения. Наконец, в шайхитской школе алхимические представления связаны с теософской доктриной "тела воскресения".


3. Энциклопедия "Ихван ас-Сафа"

Принято переводить название этого философского общества с центром в Басре как "Братья чистоты и Друзья Правоверия" ("чистота" в данном случае означает не "целомудрие", но антоним слова "кадура", "невежество, помраченность". Оптимальный вариант перевода - "Братья, обладающие чистым сердцем и Стойкие перед любым испытанием". Текст энциклопедии принято датировать 10в. Несмотря на псевдонимы, принятые в братстве, благодаря некоторым философам и историкам (Тавхиди, Ибн аль-Кифти, Шахразури) нам известны имена некоторых авторов данной книги: Абу Сулейман Бости, Мукаддаси, Али ибн Харун Занджани, Мухаммед ибн Ахмад Мехрджани, Ауфи.

Фактически данное общество представляло собой не группу мыслителей, симпатизировавших шиитам, но тайное исмаилитское общество. Одной из его целей была пропаганда исмаилитских взглядов, но пропаганда не среди "народа", а среди людей с особым душевным и психическим складом. Правда, копии этой книги иногда тайно распространялись в мечетях, но делалось это в согласии с исмаилитской педагогикой для того, чтобы "разбудить" людей, способных воспринять истины, лежащие выше юридической буквалистской религии. По мнению братьев, шариат представлял собой лекарство, необходимое для излечения слабых и больных душ, но не для гностиков. Здесь неверно было бы говорить о "примирении" между религией и философией. Эзотеризм подразумевает наличие нескольких уровней значений, соответствующих способностям каждой души. Таким образом, целью Братьев было духовное освобождение, не базировавшееся на рационализме или агностицизме, т.к. данные течения мысли, по их мнению, как раз не несли в себе никакого "освобождения". Речь шла о том, чтобы побудить адепта жить согласно божественным истинам. Общество было инициатическим.

В энциклопедии была предпринята попытка обобщить все знания и поставить их на службу человечеству. Она состоит из 51-го трактата. Трактаты сгруппированы по четырем большим разделам: 14 посвящены пропедевтике, математике и логике; 17 касаются естественной философии, в том числе психологии; в 10 рассматриваются вопросы метафизики; 10 (или 11 вместе с дополнительным трактатом) посвящены вопросам мистики и астрологии.

Важным в свете заимствования мусульманами некоторых древнегреческих теорий о свойствах каждого числа является количество трактатов. Неслучайно оно составляет 51, ведь пифагорейской аритмологии в энциклопедии отводится значительное место. Неслучайно и то, что 17 трактатов посвящены физике (17*3=51). Число 17 играет значительную роль в еврейском гнозисе. К тому же, согласно шиитскому гностику Мугире, 17 человек, каждому из которых сответствует одна из 17 букв Имени Божьего, воскреснут в день пришествия Имама-Махди. 51 избранный, каждый из которых утолил жажду из моря Айн-Мим-Син, бодрствуют у ворот Харрана, восточного центра пифагорейской школы.

У Братьев, как и у Джабира ибн Хайана, наблюдается тенденция возводить принцип Весов в ранг метафизического. Каждая наука и каждая философия, говорил Джабир, - это Весы. Взвешивание (созерцание чисел и идей) - это самый возвышенный вид философии. Согласно Братьям из Басры, для каждой науки и каждой технической дисциплины существуют свои весы (мавазин), а "высшие Весы" упомянуты в Коране (21.48, о дне Воскресения). Термин "Весы" приобретает специфически шиитское и исмаилитское звучание. Речь идет о "правильных Весах" (Коран 17.37 и 26.182), находящихся в нерасторжимой связи с термином адль, означающим гармонию и справедливость.

В энциклопедии упомянуто идеальное устройство ордена Братьев. Оно включает в себя четыре степени согласно духовным способностям каждого, развивающимся со временем (идея паломничества в Мекку превращается в символ странствия по жизни). 1) Молодые люди в возрате от 15 до 30 лет, воспитанные в духе естественного Закона. 2) Люди в возрасте от 30 до 40 лет, обладающие профанным знанием и способностью к аналогиям. 3) Только в возрасте старше 40 лет адепт получает способность приобщаться к духовной реальности, спрятанной под оболочкой экзотерики шариата, его модус знания приближается к пророческому. 4) В возрасте старше 50 лет он воспринимает духовную эзотерическую реальность во всей совокупности вещей, его модус знания отныне - модус ангелический. Он одинаково хорошо читает и в Книге мира (Liber mundi) и в Книге откровения. Такая организация базируется на внутренних способностях адептов и духовной иерархии. Это типичное сочетание сабейских и исмаилитских концепций. Братья учили, что члены их общества, как и их предшественники будут подвергаться во время "цикла сокрытия" (давр аль-сатр) гонениям и преследованиям.

Сомнения в исмаилитской принадлежности авторов окончательно рассеиваются при чтении большого "Итогового Трактата" (аль-Рисалат аль-джамийа), 52-го трактата энциклопедии. Этот трактат раскрывает суть вопросов, затронутых в книге. Он открывается историей Адама (эзотерическим смыслом ухода из Рая), совпадающей с исмаилитским видением этого вопроса. Исмаилитская традиция приписывает этот трактат второму из трех "потаенных Имамов" (Имам мастур), промежуточных между Мухаммедом ибн Исмаилом, сыном Имама Исмаила и основателем фатимидской династии Убайдуллой (родился в 874 г.). Не нужно смешивать эту потаенность с сокрытием (гайбат) 12-го Имама двенадцатиричников. Имам Ахмад, младший внук Имама Исмаила, должен был достичь зрелого возраста на рубеже VIII и IX вв. Традиция рассматривает его в качестве автора и редактора энциклопедии Ихван. Устранить хронологические несоответствия помогает гипотеза В. Иванова о том, что во время этого Имама было написано ядро произведения, которое позже вместе с дополнениями составило энциклопедию Раса'ил Ихван ас-Сафа.

Говоря об отношении суннитской ортодоксии к Братьям и их энциклопедии, необходимо упомянуть о том, что халиф Мустанджид в 1150 г. распорядился сжечь все ее экземпляры в общественных и частных библиотеках вместе с творениями Авиценны. Произведение, несмотря на это, выжило; оно было переведено на персидский и турецкий языки и оказало огромное влияние на всех философов и мистиков Ислама.


4. Разес (Рази), врач и философ.

Знаменитый врач и философ очень независимого склада, "сильная личность" из Ирана, Мухаммед ибн Закария Рази родился в 864 г. в Рее (в 12 км от современного Тегерана). Он много путешествовал; известно, что он был начальником госпиталя в Рее и выполнял ту же работу в Багдаде. Умер он в Рее между 925 и 932 гг. Мы будем называть его Разесом (как фигурирует он в латинских источниках) как для того, чтобы подчеркнуть его происхождение (Рей - это Рага "Авесты", Раги древнегреческих историков), так и для того, чтобы отличать его от многих других "Рази" (уроженцев Рея). Долгое время была известна только его научная деятельность, касающаяся медицины и алхимии. Что же до его философских трудов (Разес слыл пифагорейцем), то в течение долгого времени они считались утерянными. Их удалось восстановить благодаря стараниям Пауля Крауса и открытию исмаилитских работ.

Все исмаилитские авторы, начиная с его земляка и современника Абу Хатыма Рази, находились в полемике с Разесом. Многие полемические произведения были написаны уже после его смерти: Мухаммеда Сурха из Нишапура (комментировал касыду своего учителя Абу'ль Хайтама Гургани), Хамида Кермани, Насира-и Хосрова. В этой полемике встречаются отрывки из его утерянных работ. Не взирая на то, что эти иранцы, обладавшие высочайшей культурой, имели и других противников (схоластов и буквалистов "ортодоксального" Ислама) они уделили опровержению взглядов Разеса особое внимание. Антагонисты были достойны друг друга. В лице исмаилитов Разес столкнулся ни с благочестивыми буквалистами, ни с фанатичными врагами философии. Напротив, это были люди, защищавшие (порой как Насир-и Хосров с неистовством и убедительной силой) права философского мышления.

Найти причины этого противостояния поможет алхимическая концепция Разеса. Она отличается от теории Джабира. Игнорирование Разесом "науки Взвешивания" подразумевает непонимание, если не враждебность по отношению к фундаментальному принципу тавиля, частным случаем которого была алхимическая операция. Этим объясняется общая тенденция Разеса отказывать природным феноменам в эзотерических и символических объяснениях. Здесь сталкиваются два типа мировосприятия. Но т.к. сам автор чаще всего не подозревает о потенциальных возможностях своих трудов, то его последователи, например, псевдо-Маджрити в книге Рутбат аль-хаким, пытались соединить алхимию Джабира с алхимией Разеса. Главными вопросами, по которым исмаилиты критиковали Разеса, являются темы времени, Природы, Души, пророчества. Критике, прежде всего, подвергалось установление Разесом пяти вечных Принципов: Демиурга, мировой Души, Первоматерии (Materia prima), Пространства и Времени. Первый вопрос дискуссии, приводимый Абу Хатымом Рази, таков: нет ли противоречия в том, что Время становится вечным принципом? Большой интерес представляет различие, проводимое Разесом, между временем, измеряемым движением Неба, и временем неизмеримым, независимым от неба и Души. Последнее относится к уровню вселенной, превосходящему Душу. Насир-и Хосров замечает: время - это вечность, измеренная движением Неба; вечность - это неизмеримое время без начала и конца.

Дискуссия не имела конца, т.к. собеседники говорили о разных временах. Различие, проводимое Разесом, между временем абсолютным и временем ограниченным соответствует в терминологии неоплатоника Прокла различию между делимым временем и неделимым временем. Можно вспомнить и дифференциацию между "временем без берегов" и "временем долгого господства" в древнеиранской зерванитской космологии. Бируни говорит о том, что в этом пункте Разес был наследником иранского философа IX в. Ираншахри, произведения которого до нас не дошли. Последний тоже был "сильной личностью", т.к. по свидетельству Бируни восставал против всех существующих религий для того, чтобы создать собственную.

Говоря о философии Природы, или, точнее, о "науке о природных свойствах вещей", Разес подвергает критике философ-физиков: "Каждый раз они ничего не говорили о самом природном свойстве; они только констатировали, что оно существует. Никто ни исследовал активной или действующей причины, ни говорил, почему он о ней умалчивает. Таким образом, эта причина непознаваема". Эту расписку в бессилии критиковал исмаилит Мухаммед Сурх из Нишапура: "Можно доверять Разесу как врачу, но нельзя следовать ему как философу". Споря с ним, Насир-и Хосров создал исмаилитскую концепцию философии Природы. Природа рождается в Материи с помощью взгляда, который бросает на нее Душа. Душа же происходит из самосозерцания Интеллекта. В этом смысле Душа - дитя Интеллекта, а Природа - дитя Души и ее ученица и воспитанница. Вот почему Природа может действовать, имитировать акты Души и, таким образом, быть причиной движения (то, что отрицал Разес). Природа - это зеркало Души. Исходя из этого, природная красота есть одновременно красота духовная, а наука о природных свойствах вещей есть продолжение науки о Душе.

Еще одно различие проходит между двумя различными концепциями Души и ее гностической истории. Пессимизм Разеса отличается от исмаилитского пессимизма. Разес описывает драму Души в символической истории, позволяющей его считать скрытым манихеем и представляющей собой гностическую реминесценцию. Душа пылала страстью проникнуть в мир, не ведая о том, что она ввергнет Материю в беспорядочные и грозные потрясения и отклонится от своей цели. Мировая Душа стала несчастной пленницей мира. Тогда Творец послал Интеллект (Акль, Нус), созданный из его собственной субстанции для того, чтобы пробудить душу от летаргии и показать ей, что дольний мир - не ее родина. Таким образом, задача философов состоит в освобождении душ с помощью философии, т.к. только последняя дает представление об истинном мире Души.

Для того чтобы понять довольно суровый ответ исмаилитов на этот тезис Разеса, нужно вспомнить вышеупомянутый рассказ о победе, которую одержал над самим собой третий Ангел Плеромы, Ангел человечества, ставший Десятым благодаря собственному заблуждению и создавший физический мир для того, чтобы помочь световым сущностям достичь освобождения. К тому же, замечает Насир-и Хосров, Душа, вторая ипостась Плеромы, не "падала" в Природу для того, чтобы сотворить Формы; она проецировала их своим созерцанием Природы, своим взглядом на нее. Частные индивидуальные души, члены ее плеромы действительно пали, но она с ними нетождественна. Не о ней ли Аристотель в конце своей Liber de Pomo говорит как о "госпоже душ философов"? Каким образом мировая Душа переходит в совокупность частных душ? Природа для исмаилита - это зеркало Души. Душа нуждается в Природе как в своем необходимом органе для самопознания. В ситуации, когда она постигает себя, ее бытие раздваивается. Но при этом ее зеркальное отражение не является Злом. Природа - не Зло. Она инструмент, позволяющий избавиться от Зла, проникшего в нее в предвечности. Ритм мировых периодов и циклов подчиняется этому закону бытия. Он является тайной эсхатологии и тайной периодов пророчества.

Мы переходим к рассмотрению последней причины антагонизма: антипрофетизму Разеса. Он говорит о том, что пробуждение душ, погруженных в летаргию, является задачей философов. Исмаилит отвечает, что эта задача превышает силы философа. Для ее выполнения нужны пророки. Разве философы не являются часто объектом презрения для властей и насмешки для масс? По Разесу, души, не откликнувшиеся на призыв философии, после смерти становятся демонами, а затем, вновь приходят на землю в облике пророков, соблазняя людей своей надменностью. Разес с небывалой яростью настаивает на "демонической" одержимости пророков (быть может, этот его пыл повлиял в будущем на известный памфлет "Три самозванца", пользовавшийся такой популярностью у западных рационалистов, начиная с Фридриха II Гогенштауфена). Но тогда, спрашивает исмаилит, почему каждый из пророков был с такой яростью преследуем, ненавидим, мучим Иблисом и почему все пророки боролись с демонами, врагами рода человеческого?

Разес является пылким сторонником эгалитаризма. Все люди равны: немыслимо, чтобы Бог отличил некоторых из них для того, чтобы доверить им пророческую миссию. Пророчество ведет к разрушительным последствиям: войнам и погромам, развязываемым из-за догматических споров и суеверий. Исмаилит отвечает, что задача пророков заключается в том, чтобы вести людей за пределы догмы. Если бы люди были способны принять духовное эзотерическое толкование (тавиль), они бы поняли, что все религии говорят об одном и том же, но разными словами. Между ними нет антагонизма. И потом разве Разес с его пафосом эгалитаризма не претендует на то, чтобы быть вождем и учителем? Не утверждает ли он, что открыл то, что проигнорировали его предшественники? И разве философы не находятся в раздоре между собой? Разве они застрахованы от ошибок и обмана? Здесь речь идет о высокомерной реплике Разеса: "Речь не идет ни об ошибке, ни об обмане. Каждый из философов проделал определенное усилие, а все эти усилия вымостили дорогу к истине". (Как сказал позже Лессинг, поиск истины более драгоценен, чем истина).

Эта дискуссия крайне интересна тем, что противостояние между ее участниками - не банальное проитвостояние между философией, богословием и рационализмом в обычном смысле этого слова. Это более радикальное противостояние между духом эзотерической религии и волей, враждебной ко всему, что несет этот дух. Эгалитарный пафос Разеса противоречит сам себе, поскольку несет в себе сознание превосходства. Его антагонистами выступают не теологи или правоведы. И даже не благочестивые философы, находящиеся в согласии с последними, но люди, обладающие инициатическим сознанием духовной истины, которая может быть понята во всей целостности только элитой. Исмаилитский эмиссар (да'и) не проповедует в общественных местах; он ведет индивидуальную работу. Существуют духовные истины, ведущие к воскресению (кийамат). Такова уж сила вещей современного мира, что большинство людей в нем могут воспринять философские идеи только как буквальное послание, а их восстание против религиозных норм ведет к установлению тирании гораздо более жестокой, чем господство шариата, объявленного Пророками.

Одновременно именно в пророческой философии заключается весь смысл "эзотерического Ислама", предельным выражением которого стал шиизм. Противостояние между Разесом и исмаилитами является одним из знаковых моментов истории исламской мысли.


5. Философия языка

Нужно отметить и еще одну оригинальную область философского мышления в Исламе. Еще до начала исламской эры сирийцы и персы изучали герменевтику (пери герменейас) Аристотеля, переработанную стоиками и неоплатониками. Благодаря дружбе знаменитого зороастрийца Ибн Мукаффы, обратившегося в Ислам, с филологом Халилем (ум. в 791 г.) мусульманам стали доступны труды на среднеперсидском языке (пехлеви), касающиеся логики и грамматики. В то же время структура собственно семитских языков располагала к неисчерпаемым философским размышлениям. Согласно арабской традиции, грамматическая наука восходит к 1-му Имаму шиизма Али ибн Аби Талибу. Труд Сибуйеха (арабы произносят "Сибавайх"), ученика Халиля, представляет собой законченную грамматическую систему, сравнимую с медицинским Каноном Авиценны. Замечательно, что Сибуйех, выстроивший здание арабской грамматики, был иранцем (ум. в 786 г., похоронен в Ширазе).

Первые шаги арабской филологической науки нам неизвестны. Для истории философии особенно важно как на их основе в IX в. развернулась работа школ Басры и Куфы. В своем противостоянии они представляли собой две различные философии, два различных мировосприятия.

В восприятии Басрийской школы язык является зеркалом, точно отражающим феномены, объекты и концепции. Басрийцы считали, что он функционирует по тем же законам, что и мышление, природа и жизнь. Для них было важно, что каждый звук, каждое слово, каждая фраза строго обоснованы и во всем многообразии своих вариантов все же восходят к общим правилам. Главной и наиболее сложной задачей филологов Басрийской школы было показать взаимоотношения языка и интеллекта. Они стремились дать описание языка с помощью рациональных и логических категорий и показать, что исключения и отклонения тоже имеют разумную мотивацию. Не отделяя морфологию от синтаксиса, арабские филологи подчиняли язык тем же универсально значимым законам, которым подчиняются природа, логика и общество.

Естественно, что живой разговорный язык с его цветущей сложностью сопротивлялся этой всеобщей телеологии и вносил в нее диссонанс. Вот почему выработка грамматической схемы была очень сложной задачей, ведь нужно было отдавать себе отчет в иррегулярности языковых конструкций. Вначале было необходимо выявить базовые формы (парадигму, схему, асль). Филологи Басры взяли за правило держаться этих форм и отбрасывать все, что не поддавалось рациональному объяснению. Также и другие формы подгонялись под эту схему путем аналогий.

В противоположность безаппеляционной строгости басрийцев школа Куфы развивала науку о языке, укладывающуюся в общую парадигму шиитской науки (см. IV.1), проявляя глубокий интерес к "аномалистическим" сериям. Куфа была одним из главных центров шиитского брожения. Для школы Куфы традиция со всем ее богатством и цветущей сложностью была первым и главнейшим источником грамматики. Школа также признавала закон аналогий, но при условии, что ему не приносились в жертву формы, подтвержденные традицией. Вот почему можно сказать, что система филологов Куфы была менее строгой, чем система басрийцев. Это скорее сумма решений по каждому частному случаю, т.к. каждый случай рассматривался как знаковый. Эта система отмечена также боязнью всеобщих законов и единообразных мотивировок и вниманием к индивидуальному, исключительному, к уникальным формам. И в связи с тем, что куфийцы также стремились установить парадигмы и начальные схемы, последние множились до бесконечности. Филологи Басры отбрасывали любую форму, в которой аномалия не могла быть объяснена рационально. Куфийцы не осмеливались делать выбор в рамках традиции, которую они расcматривали в качестве источника грамматики. Каждая форма, встречавшаяся в староарабском доисламском языке и в литературе, уже в силу самого факта своего существования признавалась обоснованной и имеющей нормативную ценность. Каждое исключение становилось аслем и, таким образом, само понятие исключения теряло смысл.

Готтхольд Вайль предлагал сравнивать разногласия между школами Басры и Куфы с разногласиями между Александрийской и Пергамской школами, борьбой между "аналогистами" и "аномалистами". Данное сравнение верно только, если говорить об общем духе, т.к. лингвистический материал коренным образом отличается. Впрочем, борьба между греческими филологами происходила только в рамках научного сообщества. В исламском мире ставки в борьбе были неизмеримо выше. Она влияла не только на каноническое право и на юридические решения, но от нее могла зависеть интерпретация отрывка из Корана. А тем самым и религиозная традиция. Необходимо показать связь между духом школы Куфы и парадигмой шиитской науки. Подчеркнем также его связь с наукой стоиков, получившей название "герменевтики индивидуального". Дух басрийской школы, в конечном счете, одержал верх и это показывает, что спор выходил далеко за пределы философии языка.

Базовый элемент этой философии языка схож с основным принципом "взвешивания букв" Джабира. Этот аспект сближает теорию Джабира с исламской гностической традицией, которая в свою очередь многим обязана неопифагорейской традиции и античному гнозису. Мы уже упоминали о близости теории шиитского гностика Мугиры и Марка-гностика (тело Алетейи, состоящее из букв алфавита). В старом персидском трактате Умм аль-Китаб конфигурации и порядок букв обозначают иерархию небесных сущностей и Имамов шиизма (тот же смысл придавался загадочным буквам, помещенным в заглавиях некоторых сур Корана). Можно сказать и о зафиксированном в традиции взгляде на Имама Джафара как на основоположника науки букв, джафр. Много позднее Буни (ум. в 1225 г.) высказал следующее замечание: "Знай, что тайны Господа и объекты его науки, тонкие и плотные реалии, вещи наверху и вещи внизу делятся на две категории: числа и буквы. Тайны букв заключаются в числах, а сами буквы, в свою очередь, - эпифании чисел. Числа суть горние реалии, принадлежащие к духовным сущностям. Буквы принадлежат к сфере материальных реалий и становления".

Наука букв, джафр, основывается на перестановке. Перестановка арабских корней с самого начала практиковалась в шиитских гностических кругах, учение которых было продолжением науки Весов. Ее применение мы уже видели на примере "Книги Славного" Джабира. Значимость проделываемой над корнями работы базируется на принципе, который характерен не только для Джабира, но и в целом для исмаилизма: объединяясь с Природой (которая для Насира-и Хосрова есть зеркало Души), мировая Душа сообщает Природе свойственную ей гармонию; она творит тела, подчиняя их закону гармонии с помощью чисел и количественных соотношений (эта тема получила значительное развитие в трудах Абу Якуба Седжестани). Таким же образом душа запечатляет свою гармонию в музыке и в языке. Из этого следует отношение аналогии и согласия между структурой тела и структурой языка (так же как музыка есть согласие между гармоничным звуком и пощипыванием струны). Вот почему Джабир отвергает идею о том, что язык может быть конвенциональным образованием. Появление языка неслучайно. Он не мог быть выдуман людьми, но вытекает из интенции мировой Души.

Вот почему джабирово Взвешивание букв как философия языка, понятая в гностическом аспекте, повлияло на убеждения филологов школы Куфы. Это было прекрасно показано еще Паулем Краусом. Все, что мы знаем об усвоении исламскими мыслителями греческой философской традиции, позволяет увязать лингвистические спекуляции Джабира со спекуляциями Платона. Краус показал сходство между джабировым Взвешиванием, включающим в себя анализ слов языка, и "Кратилом". В этом диалоге философия языка, вкладываемая Платоном в уста Сократа, основывается на тех же принципах, что и у Джабира. Много общего у теории Джабира и с "Тимеем", где физические элементы сопоставляются со слогами. Общая тенденция прослеживается и в попытках восстановить первоначальное слово (асль, архетип, Urwort²⁶).

Цели Джабира, повлиявшего на труды арабских филологов выходят за узкие рамки грамматики. Джабир уделял большое внимание перестановке согласных в корнях (двухбуквенных, трехбуквенных, четырехбуквенных, пятибуквенных).

Нужно иметь в виду, что расчленение слов в семитских языках, несмотря на жесткость и абстрактность их корней, происходит легче, чем в греческом (арабская письменность содержит только согласные, гласные играют лишь промежуточную роль между словом и его написанием в противоположность греческим гласным, обязательно зафиксированным на письме). Отсюда вытекает то, что большая часть корней, полученных путем перестановок реально существует. Арабские филологи своими спекуляциями старались "возвести перестановку букв в принцип новой лингвистической дисциплины, которая была, по их мнению, единственно способна объяснить этимологическое сходство слов".

Эти спекуляции стали возможны благодаря структуре семитских языков. Эта попытка завершилась появлением "высшей этимологии" (иштикак акбар), т.е. "теории, объединяющей все возможные перестановки одного и того же корня в одном значении". Ее выработал Ибн Джинни (ум. в 1001 г.), филолог, философ и богослов, перестроивший здание арабского языка.

Эти построения оказали большое влияние на теософскую и мистическую мысль в Исламе на протяжении веков. Проблемы языка и письменности привлекали внимание знаменитых философов. Ахмад ибн Тайиб Сарахши, ученик аль-Кинди, изобрел фонетический алфавит из 40 букв для транскрипции иностранных языков (персидского, сирийского, греческого). Фараби, изучавший грамматику у филолога Ибн аль-Сарраджа, которому он взамен преподавал логику и музыкальную теорию, осветил законы, управляющие "языками всех народов" и установил связь между лингвистикой (ильм аль-лисан) и логикой. У Абу Хамзы Исфахани встречается термин "философы-грамматики" (фаласифат аль-нахвийун), служащий для определения философов, для которых логика стала в некотором роде международной грамматикой. Лингвистические достижения мусульманской цивилизации, к сожалению, очень плохо изученные, оказали влияние и на исламскую философию.


примечания:

   ²⁶   первоначальное слово (нем.) ^{в текст}


6. Бируни

X и XI столетия были золотым веком математики и естественных наук в исламском мире. Одной из наиболее ярких фигур этого золотого века был Абу Рейхан Мухаммед ибн Ахмед Бируни. Его труды по истории, хронологии, математике, астрономии, сравнительному религиоведению пользовались большим авторитетом как на Востоке, так и на Западе. Он был выходцем из т.н. "внешнего Ирана". Бируни родился в 973 г. в Хорезме, где и провел первую половину жизни, занимаясь изучением разных наук, прежде всего математики, которую ему преподавал Абу Наср аль-Мансур. Позже странствия привели его в Гурган. После завоевания Хорезма Махмудом Газневи Бируни перешел к нему на службу. Бируни сопровождал Махмуда во время его завоевательного похода в Индию.²⁷ Позже он вернулся в Газну, где и провел остаток своей жизни. Умер Абу Рейхан в 1030г.

Единственным, если конечно так позволено выразиться, положительным итогом кровавого завоевания Индии Махмудом было появление шедевра Бируни. Его большой книге об Индии не было равных в исламском мире. Все, кто позднее писали об индийской религии и философии использовали ее как ценный источник. В этом произведении автор констатирует единодушие между философией Платона и Пифагора, индийской мудростью и некоторыми концепциями суфизма.

Произведением колоссальной значимости можно назвать и "Летоисчисление древних народов", уникальную в своем роде книгу. Среди работ Бируни также огромный трактат по математике и астрономии, написанный частью на арабском, частью на персидском языках и завершенный им к концу жизни. На протяжении веков эта книга служила учебником для математиков. Его Китаб аль-джамахир является первым трактатом по минералогии, написанным по-арабски. В нем Бируни проделал большую работу, обобщив минералогические сведения Греции, Индии, Ирана и исламского мира. Книга Китаб аль-Тахдид посвящена географии. Монументальный труд Канун аль-Масуди имел для космографии и хронологии то же значение, что и Канун Авиценны для медицины, и не приобрел в западном мире той же известности лишь потому, что не был переведен на латынь. Нужно также упомянуть трактат по фармакологии Китаб аль-Сайдала и работу, представляющую собой обмен мнениями с Авиценной по натурфилософии перипатетиков. Утрачены, к сожалению, многие другие его произведения, среди которых несколько философских трактатов.

Переписка с Авиценной свидетельствует о том, что Бируни был не только основателем геодезии, глубоким математиком и астрономом, географом и лингвистом, но и философом. В натурфилософии он был склонен к наблюдениям и выводам, приведшим его к несогласию со многими тезисами философии Аристотеля и взятию под защиту некоторых положений философии Разеса. Бируни попытался составить каталог произведений Разеса, восхищаясь его натурфилософской доктриной, но при этом не соглашаясь с религиозными взглядами.

Следствием многих естественнонаучных наблюдений Бируни явилась его философия истории. Поняв характер многих ископаемых и осадочных горных пород, он пришел к выводу о значительных катаклизмах, имевших место в предыдущие эпохи, осушивших моря и озера и воздвигших горные хребты на месте равнин. Экстраполируя это наблюдение на уровень человеческой истории, он пришел к ее делению на периоды, аналогичные югам²⁸ индийской философии. Он был убежден в том, что к концу каждого такого периода условия существования человечества ухудшаются, оно погружается в материализм и моральное разложение до тех пор, пока великий катаклизм не разрушит цивилизацию и Бог не пошлет нового пророка для того, чтобы открыть новый исторический цикл. Существует глубокое соответствие между этой концепцией и историософским учением исмаилитов.


примечания:

   ²⁷   Махмуд Газневи (ум. в 1029 г.) султан Газны, основатель династии Газневидов, талантливый полководец. Сын гуляма (тюркского воина-раба) Себук-тегина, захватившего в 994 г. Хорасан. В 996 г. совершил первый поход в Индию. В 1004-1010 гг. совершил еще три вторжения в Пенджаб. Завоевание северо-западной Индии Махмудом сопровождалось невероятными жестокостями, массовым геноцидом немусульман и разграблением индийских городов. В 1008 г. Махмуд разгромил тюрков-караханидов, вторгшихся в Хорасан. В 1011 г. покорил Гур. В 1017 г. покорил Хорезм. В 1029 г. умер в походе на запад (имел намерение захватить удельные владения князей-Буидов и Багдад, став властелином всего исламского мира).

Столицей своих владений Махмуд сделал Газну - небольшую и ничем не примечательную крепость в Афганистане. Несмотря на жестокий и властолюбивый характер, первый Газневид покровительствовал наукам и искусствам. В Газне в это время, кроме Бируни, жили и творили историки Утби и Абу'ль Фазл Бейхаки, поэты Унсури и Фаррухи, молодой Насир-и Хосров. <sup>в текст

   28</sup>   Юга - мировой период. Согласно циклической доктрине индуизма большой цикл развития человечества (Манвантара) проходит через ряд этапов (юг). Развитие Манвантары происходит по нисходящей от состояния полноты и света к состоянию помрачения, оскудения, раздоров, падения и гибели человечества. Даже длительность юг постепенно уменьшается. Крита-Юга длится 25920 лет, Трета-Юга - 19440 лет, Двапара-Юга - 12960 лет, Кали-Юга - 6480 лет.^{в текст}

7. Хорезми

Необходимо упомянуть также соотечественника и современника Бируни, Мухаммеда ибн Юсуфа Катиба Хорезми (ум. в 997 г.), знаменитого благодаря огромной энциклопедии Мафатих аль-улум. Она состоит из двух больших частей. В первой рассматриваются мусульманские науки (каноническое право, Калам или диалектика, грамматика, наука о стилях письма, хадисы). Вторая посвящена логике, философии, медицине, арифметике, геометрии, астрономии, музыке и химии.


8. н аль-Хайтам

В начале XI в. творил один из наиболее значительных математиков и астрономов Средневековья Абу Али Мухаммед ибн аль-Хасан ибн аль-Хайтам (Альхазен латинской схоластики), прозванный вторым Птолемеем (Ptolemaeus secundus). Он родился в Басре, прожил большую часть жизни в Каире и умер в 1038 г. в возрасте 76 лет. Чрезмерно уверенный в практической ценности своих математических знаний, он объявил, что может предсказать разлив Нила и тем самым минимизировать вызванные им разрушения. 6-й фатимидский халиф аль-Хаким (996-1021 гг.) заинтересовался этим и предписал ему выполнить обещание. Попытка Ибн аль-Хайтама однако закончилась полной неудачей. Математик попал в немилость и до самой смерти так и не дождался публикации своих произведений.

Ему принадлежит значительная роль в развитии физики небесных тел, астрономии, оптики и науки о перспективе. Он был также человеком высокой философской культуры, внимательным читателем Аристотеля и Галлиена (его философское произведение Китаб тамарат аль-хикма, "Плод философии", к сожалению, утеряно).

Ему принадлежит нововведение в астрономической теории. В течение долгого времени восточные астрономы ориентировались на концепцию небесных сфер, изложенную в "Альмагесте" Птолемея. Это справедливо в отношении иранского астронома из Трансоксании Абу'ль Аббаса Фергани (Альфрагануса латинского Средневековья) и Абу Абдаллы аль-Баттани (Альбатегниуса), уроженца Харрана, принадлежавшего к старой сабейской семье. Они рассматривали Сферы в математическом аспекте в качестве идеальных окружностей, воспроизводящих движение небесных тел.

В то же время сабейский астроном Табит ибн Корра в одном из своих трактатов приписал небесам физическую структуру, согласующуюся с системой Птолемея. Наконец, Ибн аль-Хайтам первым ввел в абстрактные астрономические теории аристотелевскую концепцию небесных Сфер. Особенно интересно в данной ситуации то, что Ибн аль-Хайтам поставил проблему в рамках небесной физики, имеющей качественный характер, продолжая Hypotheses Planetarum Птолемея, также обращавшегося к небесной физике, стремясь уловить природу субстанции, из которой состоит небо. Он лишь заменил физическую теорию De Caelo Аристотеля своей собственной. Однако, с другой стороны, птолемеева небесная физика, основанная на теории эпициклов и концентрических кругов, напрочь разрушала небесную физику Аристотеля. Последняя постулировала систему гомоцентрических Сфер, имеющих общим центром Землю.

В исламском мире была предпринята попытка возврата к физике перипатетиков, что вызвало ожесточенную борьбу с доктринами Птолемея. В Андалузии эта борьба породила систему аль-Бироги (Альпетрагиус латинского Средневековья), исполнившего пожелание Аверроэса. Вплоть до XVI в. предпринимались попытки заменить систему Птолемея системой аль-Бироги. Эта проблема в своей основе имеет философский характер. Речь идет о двух картинах мира, двух различных мировосприятиях, двух различных чувствах вселенной и нашего положения в ней. И та, и другая система постулировала фиксированное количество ангелических Интеллектов, движущих звезды. Это количество соответствовало числу Сфер, по которым проходило движение каждой планеты. Децентрализация, предлагавшаяся системой Птолемея, отразилась и на ангелологии. Далеко идущие последствия повлекло за собой и признание Ибн аль-Хайтамом вслед за александрийцами и неоплатоником Симплицием факта существования 9-й Сферы. Такое признание стало настоятельно необходимым после открытия прецессии равноденствий. Это Сфера Сфер (фалак аль-афлак), Сфера, покрывающая остальные, лишенная звезд и отвечающая за суточное движение Земли с востока на запад.

Перипатетики, так же как и мусульманские ортодоксы в Андалузии отнеслись к такой небесной физике чрезвычайно враждебно. В 1192 г. один из учеников Маймонида присутствовал при сожжении библиотеки одного местного врача, прослывшего атеистом и записал позднее, что видел как благочестивый факих бросает в огонь книгу Ибн аль-Хайтама по астрономии.

Напротив, иранские Ишракийун не могли согласиться с существованием единой для множества неподвижных звезд Сферы (восьмой). В их доктрине астрономию определяла ангелология, и именно ее структура побуждала их к признанию существования бесчисленных астрономических миров. Таким образом, их концепция тоже разрушала классические схемы, но бесчисленные вселенные Ишракийун были непредставимы без населяющих их духовных существ.

Связь с теорией о духовных существах прослеживается и в трактате Ибн аль-Хайтама по оптике, известном в средневековой Европе как "Перспектива" Альхазена (Opticae Thesaurus²⁹ в семи книгах плюс трактат De crepusculis³⁰ о преломлениях света под влиянием атмосферы). Ибн аль-Хайтам рассматривался в качестве автора, нашедшего решение проблемы нахождения на поверхности сферического зеркала точки отражения, в которой сходятся объект наблюдения и глаз наблюдателя. Во всяком случае, его теория оптической перцепции, подразумевавшая процесс, несводимый только лишь к органам чувственного восприятия, оказала значительное влияние на научные взгляды тех лет. Можно скаать, что на средневековом Западе учение Дионисия Ареопагита об иерархиях и оптика Ибн аль-Хайтама, теория иерархических озарений и метафизика света рассматривались в совокупности (Э. Жильсон). То же самое можно сказать по поводу "рассветной теософии" Сухраварди, делавшей акцент на метафизике света и на системе ангельских иерархий, и вытекавшей одновременно из позднего неоплатонизма и маздеистской теософии древней Персии. Есть нечто общее в концепции света у Сухраварди и у Роберта Гроссетеста. Нечто общее и одновременно различное, поскольку Роджер Бэкон, всем обязанный Альхазену, сделал науку перспективы главной среди наук о природе, и, заключив свет в геометрические измерения, лишил его всякого символизма. Возвращаясь к Альхазену, можно применить к его законам оптики и перспективы духовную интерпретацию, основанную на космогонии света. Можно также признать значимость его диаграмм, создающих топографию духовных миров.


9. Шахмардан Рази

На рубеже XI и XII вв. жил Шахмардан ибн Аби'ль Хайр Рази (уроженец Рея), великий иранский физик и астроном. Его жизнь протекала на северо-западе Ирана, в Гургане и Астарабаде. Нужно упомянуть два его произведения: "Сад астрономов" (Раудат аль-мунаджимин) и интересную энциклопедию естественных наук на персидском языке (Нузхат-намэ Ала'и), где кроме всего прочего содержится большая биография Джабира ибн Хайана.

примечания:
   ²⁹   "Сокровище оптики" (лат.) <sup>в текст

   30</sup>   "О сумерках" (лат.) ^{в текст}